Мясницкая, 21с5. 1913-14 год, арх. Н. С. Курдюков.
В канун Первой мировой войны во дворе Юшкова дома, выросли два краснокирпичных «тучереза». В обоих — восемь полноценных этажей, а если посчитать с полуподвалом, и все девять. По изначальному проекту, было аж двенадцать, но городские власти схватились за голову («ну, это слишком! как бы не упало!») и заставили заказчика умерить прыть.
Зодчий Николай Курдюков известен как мастер русского стиля, однако эти дома он выстроил в стиле «рационального» модерна. Имелись все удобства: не говоря об электричестве, канализации, центральном отоплении, в доме работали еще и лифты, газовые плиты. Между этажами (последнее новшество!) сделали железобетонные перекрытия.
Дом остается жилым и в наши дни. Уцелели металлические ограждения лестниц, а кое-где и метлахская плитка на площадках, местами — старая столярка. Некоторые балконы теперь остеклены или имеют новые ограждения, но у других — оригинальные решетки, известные по фотоснимкам Родченко.
Люди искусства
Хозяином двух красных зданий-голиафов было Московское художественное общество, которому принадлежал и Юшков дом с училищем живописи, ваяния и зодчества. Много квартир дали преподавателям — людям искусства. Эта традиция продолжилась в СССР, когда училище назвали ВХУТЕМАСом.
На стене строения 5 (оно ближе к Мясницкой) сейчас одна мемориальная доска — в память о живописце-передвижнике Николае Касаткине, который принял революцию и был обласкан новой властью. Однако список знаменитостей намного шире. Во 2-й квартире жил художник Леонид Пастернак, в 18-й — поэт Николай Асеев и фотограф Александр Родченко, в 29-й — публицист Владимир Бонч-Бруевич, в 33-й — художник Абрам Архипов, в 36-й — художник Роберт Фальк.
Про обитателей соседнего строения 8 с общежитием, которое посетил Ленин, в другой статье.
Лиля Брик под крышей
Вглядимся в номера: здесь есть закономерность! Квартира живописца Фалька (36) — последняя в доме, и она «рифмуется» с квартирой фотографа Родченко (18). Эти апартаменты на верхнем, восьмом этаже предназначались для художественных мастерских, но после революции их приспособили еще и для жилья. Попасть туда можно было только черным ходом… или через соседнюю квартиру на седьмом этаже.
Прошли десятилетия. Молодая соседка зачем-то записала монолог «полубезумной» старушки, мывшей коммунальный коридор:
«Лилька воображала была! Через нашу квартиру наверх ходила к Асеевым. И Володька ходил. Она-то, Лилька, с ним с 15-го года. А в 29-м и бросила».
Но все сошлось! В квартире 18 футурист Асеев занял комнату. Их навещали Маяковский, Брик и еще много кто.
Как Валентин Катаев защитил честь скатерти
Асеевскую комнату описывал Катаев в книге «Алмазный мой венец». Известно, что катаевская вещь — полуфантазия и полумемуары, и современные ученые приложили немало труда, чтобы отделить первое от второго.
И оказалось, этот эпизод описан так… как и в статье самого Асеева. Есенин и Катаев пришли вместе, не застали в квартире хозяина, но пообщались с Ксенией Михайловной, хозяйкой (одна из «муз русского футуризма»).
«Всюду чувствовалась женская рука. На пюпитре бехштейновского рояля… белела распахнутая тетрадь произведений Рахманинова. Обеденный стол был накрыт крахмальной скатертью… Стопка белья, видимо только что принесенная из прачечной, источала свежий запах резеды… На диване лежала небрежно брошенная русская шаль – алые розы на черном фоне».
Вся эта красота исчезла, как только Сергей Есенин хряпнул белого вина. В поэте
«зашевелился злой дух скандала».
Есенин попросил у Ксении Михайловны платок и похвалил его, сунул себе в карман, а потом высморкался в скатерть. Катаев этого не вытерпел и встал в позу боксера.
«Он сшиб Есенина с ног и они клубком покатились по комнате. Злополучная скатерть, задетая ими, слетела на пол со всей посудой».
Прозаик победил поэта, но жена Асеева выставила из дому обоих. Бой продолжался и на лестнице, клубок из драчунов докатился до первого этажа. Странно, что оба литератора отделались лишь легкими ушибами.
Это случилось в последних числах октября 1925 года. Катаев проживет еще шестьдесят с лишним лет, Есенин же убьет себя через два месяца.
«Да здравствует Троцкий! Яша Блюмкин…
1929 год. В квартире-мастерской Роберта Фалька зазвенел звонок. Дома была жена, Раиса Идельсон (тоже известный художник). Перепуганная женщина в одной ночной рубашке слышат за дверью голос чекиста:
— Откройте! Это я — Яша Блюмкин! За мной гонятся!
Человек с Лубянки сам спасался от ареста.
Богемный террорист и друг Есенина был знаменитостью. В июне 18-го именно Яков Блюмкин с товарищем убил посла германского императора, после чего в Москве вспыхнул эсерский мятеж. Сам Блюмкин уцелел, переметнулся от эсеров к большевикам, стал адъютантом Троцкого, потом отмежевался от троцкизма, но только для вида. Руководители ОГПУ высоко ставили авантюриста-террориста и посылали его за границу на задания. Там он встретил высланного из СССР Троцкого и тоже получил задание. И все-таки о тайной встрече разузнала красная разведчица и доложила куда надо…
И вот Яков Григорьевич мечется по квартире орет:
— Никому не открывайте дверь! Стрелять буду!
Потом звонит знакомому врачу с мольбой о яде.
« — Так у тебя пистолет на боку, — ответил тот спросонья.
— Из пистолета не могу.
— Других мог многократно. Что же себя не можешь?.. А я не травлю людей, я лечу их, — бросил трубку врач…»
Наутро Блюмкин все-таки ушел, оставив у Идельсон чемодан с документами. В конце концов Блюмкин был пойман, к Фалькам пришли сотрудники ОГПУ и конфисковали чемодан.
Чекиста быстро поставили к стенке. Говорят, на расстреле он крикнул «Да здравствует Троцкий». Другие говорят, что сам скомандовал: «По революции, пли!»
Сын Раисы Идельсон утверждает: в чемоданчике у Блюмкина лежал донос в охранку, который Сталин при царе написал на другого провокатора, и если бы Яков Григорьевич успел вывезти эту бумагу за границу, к Троцкому… Я думаю, что это лишь семейное предание.
Что же касается Раисы Идельсон, ее позвали на Лубянку, но только как свидетельницу (все-таки шел лишь 1929 год), художница прожила долго, как, впрочем, и ее знаменитые мужья. Разводясь с Идельсон, Роберт Фальк оставил ей эту квартиру, после чего в ней поселился новый супруг, Александр Лабас.
И тот и другой рисовали красавицу.
Художники тут и работали. До Фалька с Идельсон квартира № 36 была мастерской живописца-передвижника Абрама Архипова (жил в 33-й квартире).
Коммунальный очаг
Здесь было много коммуналок, сохранившихся до брежневских времен. Женщина, жившая в одной из них с 1968 по 1972 год, оставила спустя полвека любопытные воспоминания.
Квартира… была компактная, чистая, с солнечными паркетными полами. Жилых комнат всего четыре, плюс в коридоре крошечная клетушка для прислуги. За кухней, как водится, черный ход с дребезжащим медным звонком. Ход выводил на черную лестницу.
Комнаты занимали две семьи и двое одиночек, и незамужняя «Мадам» питала труднообъяснимую вражду к холостяку-соседу. Когда он приглашал в комнату гостью, соседка, ухом к стенке, увлеченно слушала, а на другой день на всю квартиру разглашала разные интимные подробности.
Другие выходки «Мадам» были не так безобидны.
«Однажды утром 1 мая Женя постирал свои штаны и кальсоны и повесил сушиться в общем коридоре. Вскоре раздался громоподобный крик , переходящий в визг: «Подлец! Антисоветчик!», а потом — от телефона — деловой голос Мадам: «Милиция? У нас в квартире мужчина глумится над революционным праздником!»».
Милиция приехала, но обладатель кальсон ловко отбился:
«Что же, я в этот праздничный день должен ходить в грязных штанах?»
Воронья слободка сплачивалась лишь тогда, когда в квартиру приезжал обаятельный поэт Всеволод Лессиг и очень натуральным голосом пародировал Анну Ахматову.
© Дмитрий Линдер. Перепечатка текстов с linder.moscow без разрешения автора не допускается.