Мясницкая, 15, 1908-10 гг., арх. Б. М. Великовский, А. Н. Милюков (при участии В. А. и А. А. Весниных)
«Хрестоматийное произведение московской неоклассики», доходный дом фарфорового фабриканта Ивана Кузнецова – это портрет мощи и силы. Силу олицетворяет белый лев, держащий геральдический щит в лапах.
Неоклассический шедевр
Гривастая скульптура охраняет проем арки в центре здания. Над аркой же порхал Меркурий с крыльями. Торговый бог исчез к середине XX века, зато остались мощные рельефы между окнами второго этажа: тут дюжина фигур, по-гречески полуодетых, с огромными щитами, лирами и длинной, как удав, гирляндой. Над поясом скульптур – пилястры вышиной в два этажа, над ними малые пилястры, а в самом верху блестит фронтон с арочной нишей. По бокам здания – пара крупных эркеров, с такими же ионическими пилястрами.
Ключевое слово здесь – масштаб. Размер деталей точно соответствует масштабу пяти-шестиэтажного дома в городе начала XX века. Этот проект получил премию, и ему много подражали. Даже советский краевед, дежурно обругав зодчество «буржуазной» Мясницкой, попал под очарование этого фасада. Но все-таки прибавил:
«Символика, значение фигур не выдержано. Отдельные моменты идеи торговли и промышленности есть (Меркурий), но другие моменты (фигуры и бюсты) безразличны к общему заданию».
На мой взгляд, Александр Родин вообще не понял «общего задания» и потому написал чушь. Делом владельца дома был художественный фарфор, вот на фасаде появились как индустрия, так и искусство: лиры здесь – не лишние.
Теперь фасад сияет синевой, но век назад был серым. Кроме Меркурия утрачены боковые балконы (как и у многих окрестных домов).
Войдем в квадратный двор! Он просторнее, чем классический петербургский «колодец». Стены здесь декорированы поскромнее, но все равно есть руст и эркеры. Десятки лет назад во дворике кипела жизнь, теперь же это просто автостоянка.
Внутри остался вестибюль с неоклассической отделкой, мраморные ступени и лестничные украшения.
Главный московский чернокнижник
При Петре I на этом месте было владение Якова Брюса. Родившийся в Москве высокородный иноземец (род Брюсов дал Шотландии двоих средневековых королей) стал создателем петровской артиллерии, руководил Мануфактур-коллегией и Берг-коллегией (то есть всей петровской индустрией), по совместительству – книгоизданием, монетным делом и после двадцати лет кровопролитий заключил Ништадтский мир со шведами. Кроме того, Яков Вилимович устроил на вершине Сухаревой башни первую в стране обсерваторию – и только потому вошел в память народа. В качестве злодея-чернокнижника. Пушки и мир остались за бортом легенды…
Когда Петр I умер, верный Брюс не стал, как все нормальные вельможи, делить власть, а укатил в подмосковное именье и занялся химией. Рассказывали, что злодей летал на орле или что к Брюсу в гости прилетал дракон, что чернокнижник летом превратил свой пруд в каток и прочая, и прочая, и прочая… Когда хозяин Глинок умер, то его ученые коллекции пополнили Кунсткамеру.
Брюс при отставке получил чин фельдмаршала, а еще раньше, перед заключеньем договора, увенчавшего Северную войну, царь дал сподвижнику высокий титул. Чтоб не кто-нибудь, а граф со шведом разговаривал!
Без пяти минут царица
И титул, и Глинки, и двор на Мясницкой унаследовал племянник – генерал Александр Брюс. Его женою стала без пяти минут императрица Екатерина Долгорукова.
Уже назначен был день свадьбы Екатерины Алексеевны с Петром II, однако в этот день подросток-царь умер от оспы. Потом, при Анне Иоанновне, невеста государя и ее родные покатились из особняка на Тверской – в Березов. Несколько лет спустя вскрылось: после кончины мальчика-царя Долгоруковы подумывали возвести на трон его невесту. С братом княжны зверски расправились, сама Екатерина стала узницей Горицкого монастыря. Игуменья испугалась так, что закрыла монастырь для богомольцев, но Екатерина Алексеевна сохраняла дух, и когда местная прислужница порывалась избить ее четками, твердо сказала:
«Уважь свет и во тьме: я княжна, а ты холопка».
И обратила в бегство крепостную. И вновь сменилась власть, и «дщерь Петрова» вызволила Долгорукову, сделала фрейлиной. Вдруг княжна стала присылать богатые дары монастырю, в котором претерпела унизительное заточение.
Возможно, даже брак с графом и генералом Брюсом показался Екатерине Алексеевне мезальянсом. На смертном одре тридцатипятилетняя графиня Брюс велела сжечь все свои платья, чтоб никто не смел надеть. Вот как горда была несостоявшаяся императрица!
Третий из Брюсов, Яков Александрович, владел усадьбой в переулке своего имени, а унаследованный двор на Мясницкой продал соседям-Салтыковым. Однако в следующем веке этот двор вновь обособился.
Другой Кузнецов
В конце XIX столетия участок принадлежал хрустальному заводчику Антону Ге, а с 1907 года – поставщику императорского двора фарфоровому фабриканту Ивану Кузнецову. Он приходился двоюродным братом более известному Матвею Кузнецову, который в эти годы тоже выстроил дом на Мясницкой. В памяти потомков один кузен заслонил другого (иногда их путают), однако Иван Емельянович не так уж сильно уступал Матвею Сидоровичу. На предприятиях второго Кузнецова работало 6 тысяч человек. Он был жестким хозяином и штрафовал за каждый недочет. Глину же на завод везли из Англии – самую лучшую.
Перед революцией Кузнецовы стали почти монополистами. Десятки миллионов людей пили и ели с кузнецовского фарфора, во многих семьях он хранится до сих пор.
Прадедушка двух Кузнецовых был простым крестьянином из подмосковной Гжели и начал свое производство около 1800 года, на богатых гжельских глинах. Односельчане распустили слух, будто бы тот добыл «первоначальный капитал», убив и ограбив мимоезжего купца.
Зодчие
Дом был построен в 1908-10 годах четырьмя архитекторами. Проект принадлежал Борису Великовскому и Алексею Милюкову (брат знаменитого политика) – двое зодчих держали совместную архитектурную контору. Под их началом работали молодые братья Виктор и Александр Веснины, сделавшие свой вклад в проект. Довольно скоро, в 1920-х, братья Веснины дадут начало новому течению в архитектуре – конструктивизму. Старому зодчеству, которое мы знаем и так любим, придет конец.
Арендаторы
Пока же, не предчувствуя грозы, на первых этажах дома Кузнецовых обживаются бойкие арендаторы. Здесь разместилось правление общества «Богатырь», акционером которого был сам император. Завод в пригороде Москвы с 1887 года изготавливал резиновые изделия. Потом он превратится в «Красного богатыря» и остановится лишь в XXI веке.
Другой арендатор дома № 15 – банк – внезапно тоже доживет до наших дней. Лондонское отделение Московского народного банка превратится после революции в Moscow Narodny Bank Limited (1919 год), а его дочерняя структура вернется в Москву в 90-х.
На верхних этажах жила (впрочем, недолго) состоятельная публика. В квартирах бывало пять комнат, бывало – одиннадцать.
Лысая экономка и фарфор
В одной из коммуналок, в числе 26 жильцов, квартировала облысевшая от старости экономка Кузнецовых… по крайней мере, так говорили соседи. Сама она ни с кем не говорила и на коммунальной кухне не бывала. Тихо, бочком просачивалась в свою комнату. То был «пенал» величиною восемь или девять метров, который та делила с матерью – еще более древней старушкой. Соседи заподозрили, что дочка морит ее голодом, и начали устраивать «инспекции». Но все было благополучно: востроносая старушка стала предъявлять продукты – белое яйцо, а то и синюю курицу.
Две женщины нуждались, но не продавали коллекцию фарфоровых фигурок Кузнецовых. Статуэтки занимали много полок: комната была пестра. Один раз маленькой соседке дали посмотреть на них – и много лет спустя она поделилась историей.
Шептали, будто, уезжая, Кузнецов закопал клад и только экономка уже несколько десятков лет хранит его секрет.
Враги народа
Красные жернова перемололи более серьезных жильцов дома. Скольких пересажали, одному Богу неизвестно, но расстрелянных тут – шесть (один из них был из в той самой коммуналки № 19, где проживала экономка со своими статуэтками). И шесть имен теперь висят на стенке.
Латыша Вилиса Форсмана убили потому, что он играл в латышском театре «Скатувэ». 8 ноября 1937 года на эту сцену (о феминистская мечта!) вышли только женщины. Дело в том, что почти всех мужчин уже арестовали. Несколько недель спустя взялись и за актрис. Театр был расстрелян почти в полном списочном составе; пишут, что на свободе не осталось даже билетерши.
Бухгалтера «Росзаготснаба» Николая Галкина расстреляли за то, что двадцать лет назад он был эсером. Плановика Георгия Властовского расстреляли за то, что десять лет назад он был «троцкистом». Директора кондитерской фабрики Павла Веселовского расстреляли просто так. Равно как пожилого юрисконсульта Владимира Елпатьевского.
И только Марк Климентович Подземский действительно являлся «классовым врагом». То был вчерашний нэпман, совладелец двухэтажной типографии во дворе дома 21. Среди тьмы обвинений он не отрицал лишь одного – что как-то раз в сердцах сказал:
«Сырье могут достать те, у кого есть голова на плечах, а не люди с партбилетом в кармане».
Не отрицал, ведь только это было правдой.
Подруга Модильяни
А в коммуналке № 9 после войны жила Нина Нисс-Гольдман – видный скульптор. Она задержалась на Мясницкой на десятки лет и стала, сохраняя ум и память, чуть ли не старейшим человеком в союзе художников. С одной половиной великих Нина Ильинична здоровалась за руку, другую половину – лепила с натуры: ей принадлежат скульптурные портреты Брюсова, Платонова, Паустовского и прочих… Она дружила с Модильяни на заре XX столетия в Париже. Как вспоминает Дина Рубина,
«могучая скульпторша… огромная, с огромными мощными руками, с огромным носом… говорила басом».
Говорила о своих давних знакомствах.
Колоритная старушка умерла в январе 1990, не дожив нескольких месяцев до славы, ведь в том году вышел как документальный фильм «Дом на Масловке», так и повесть Дины Рубиной «На Верхней Масловке». По книге позже сняли и художественный фильм (2004 год). Правда, Нисс-Гольдман не была похожа на Алису Фрейндлих в ее роли.
На Верхней Масловке Нина Ильинична работала в скульптурной мастерской.
Очередь в 300 метров
Левее льва и арки находились «Инструменты», а правее – «Спорт», в прежние времена – «Динамо». Очередь в 300 метров, если очевидец не соврал, выстраивалась за кроссовками.
«В начале 80-х там могли выкинуть адидасовские кроссовки – те самые, темно-синие, замшевые, на белой подошве, что по лицензии шли».
Теперь трудно поверить, но среди перестроечных детей можно было услышать возглас «О! Фирма Адидас!» – конечно, не про обувь, а в переносном смысле: знак внезапного восхищения.
Левый же магазин, «Инструменты», славился на всю Москву, поскольку оставался чуть ли не единственным в Москве. Добыть сверло или гаечный ключ было не так-то просто. Все это шло по бросовой цене, потому быстро раскупалось. Особое проворство проявляли спекулянты, продававшие потом сверла втридорога.
В наши дни
В наши дни все эти витрины заняли кафе. На месте «Инструментов» – паб, названный в честь львиной головы, которая повернута, как компасная стрелка, в эту сторону. На верхних этажах – опять элитное жилье. Потолки там настолько высоки (до 4,5 метров), что в прежние десятилетия кто-то устраивал жилые антресоли, деля свой этаж надвое. Теперь – встречаются и настоящие двухуровневые квартиры… однако попадаются и коммуналки.
© Дмитрий Линдер. Перепечатка текстов с linder.moscow без разрешения автора не допускается.