Большая Лубянка, 14с3 (главный дом), XVII-XIX вв., № 14с2 и с3 (левый флигель), XIX в., № 12, правая часть (правый флигель, по Яндексу — № 14с4), XIX вв.
Небесно-синий дворец с белыми полуколоннами, в стиле барокко, сверкает в глубине парадного двора. По бокам — флигели.
В Москве немного мест с такой насыщенной историей.
История усадьбы связана с огнем
В 1611 и 1612 годах князь Пожарский штурмовал Москву, и город был сожжен. В 1812 году граф Ростопчин сдавал Москву, и город был сожжен. И воевода-князь, и губернатор-граф занимали один и тот же адрес – этот. Подклет палат Пожарского вошел в состав дворца, построенного в 1690-х. Дом не сгорел в 1812 году, хотя его напичкали горючим материалом. Спас его истопник Ростопчина.
Кстати, об истопниках! Обе фамилии, Пожарские и Ростопчины, тоже напоминают об огне. Ведь родословная последних упирается в Ростопчу — «истопничишку» великой княгини. Такое прозвище и означало «истопник». Когда Москва была отбита у Шемяки и взят Кремль (1446 год), бравый слуга взял в плен княжеского наместника и попал в летопись.
Ростопчины (другие) спалили не только Москву, но и ее древнюю соперницу — Тверь. Об этом я случайно прочитал в Тверской летописи под 1449 годом. Двух братцев- поджигателей Ростопчиных поймали и… какой затейливой расправе их подвергли тверичи? Я не скажу: тут в тексте летописи пропуск.
Финальный штрих — в предреволюционное тридцатилетие усадьбою Пожарского-Ростопчина владело Московское страховое общество ОТ ОГНЯ.
Князь Пожарский
Двор Дмитрия Михайловича занимал современные участки № 12 и 14. Отсюда князь, перейдя «Сретенку» (так называлась улица Лубянка) ходил в церковь Введения во Храм Пресвятой Богородицы. Ирония судьбы: у ворот собственной усадьбы Дмитрий Михайлович пал наземь, израненный врагами…
Смутное время было в разгаре, и столицу занимал польский гарнизон. Однако в марте 1611 года к городу подошло первое народное ополчение. И тогда в спину оккупантам ударили восставшие москвичи! Чтобы спастись, полякам пришлось сжечь Москву. Бунт был утоплен в крови, хотя в пылающий город прорвался отряд ополченцев во главе с Пожарским. Князь прорубался по Лубянке к центру города, но у Введенской церкви был сражен…
Израненного воеводу увезли в Троице-Сергиев монастырь. Пожарский чудом выжил и возглавил новое, второе ополчение. И в ноябре 1612 года все-таки освободил столицу! В отремонтированной церкви он поместил главную святыню ополченцев – икону Казанской Богоматери. Позже для этой иконы выстроят Казанский собор на Красной площади.
Подклет палат Пожарского, около 1640 года
В 1642 году спаситель России умер у себя в усадьбе и упокоился в Введенской церкви. Судя по завещанию, у Дмитрия Михайловича здесь было целых пять палат: южный участок (№ 12) отошел к меньшому сыну Ивану и вдове, северный (№ 14) — к старшему сыну Петру. Тот получал, по духовной грамоте,
«новые полаты, что зделаны».
При реставрации, в конце 1970-х, Инесса Казакевич и Евгения Жаворонкова внезапно обнаружили палаты в подклете синего особняка. «Палатами Пожарского» звали тогда только соседний особняк № 12 (его снесли в конце 20-х, чтобы дать место лубянскому серому зданию).
Увидев кладку середины XVII века, ученые предположили, что она связана с Дмитрием Михайловичем. Недавняя статья Рустама Рахматуллина, где процитировано завещание, позволяет повторить это с уверенностью.
Рождение барочного дворца, 1690-е
Подклет времен Пожарских погребен в культурном слое. То, что мы видим, возвели в последнее десятилетие XVII века или около 1700 года. Создателями дворца, без особых на то оснований, считали Голицыных или Нарышкиных…
А было (вероятно) — так!
Род Пожарских угас на внуках Дмитрия Михайловича. Участок № 12 должен был перейти к внучке, Евдокии Петровне. Она стала второй женой Юрия Долгорукого, который подавил мятеж Степана Разина. Старик держал в руках важнейшие приказы вместе с сыном Михаилом — тоже боярином. Они играли роль «правительства» при хвором царе Федоре Алексеевиче.
Когда царь умер и стрельцы восстали (1682 год), Михаил Долгоруков пробовал обуздать их бранным словом и тут же был изрублен на глазах десятилетнего Петра I. То, что осталось от боярина, стрельцы принесли на Охотный ряд, к отцу. Тот утешал невестку и неосторожно произнес:
«Не плачь, дочь! Щуку злодеи съели, да зубы остались целы. Всем им быть на плахе!»
Кто-то услышал, и стрельцы предали старца лютой смерти, а потом, на Лобном месте, забросали рыбой труп.
Сын и внук этих бояр, Петр Михайлович Долгорукий, служил в гвардии Преображенском полку капитаном и пал в бою при Головчине (1708 год). Именно он должен был построить двухэтажные палаты на Лубянке.
Каменный виноград вокруг колонн
Этот декор — не хлипкая лепнина, а непоколебимый белый камень! С 1690-х сохраняются два яруса полуколонн. Верхние, с фантастическими капителями, увиты каменной виноградной лозой, выше и ниже окон — панно, похожие на «гротескные маски». Рисунки на диво тонки и сложны, их сравнивают с узорочьем богатейших храмов, для палат же это уникально.
Частный дворец эпохи Петра I построен в формах, переходных от Нарышкинского стиля к петровскому барокко. Хозяин этой роскоши как будто говорит: «Посмотрите, как я знатен, богат и как привержен преобразованиям!»
Как жаль, что двор закрыт, ведь чтобы разглядеть такую роскошь, нужна порядочная оптика…
Имперский орел
По документам, этими палатами владели сыновья Петра Долгорукого — Сергей и Александр. С 1730-х здесь располагались важные финансовые учреждения. При Анне Иоанновне то был Монетный двор, при Елизавете Петровне — Камер-коллегия и Ревизион-коллегия. Первое учреждение ведало сбором налогов, второе — надзирало за тем, чтоб собранное не разворовали. Что интересно, две коллегии долгое время находились не в Петербурге, но в Москве (ближе к центру страны, где взимается львиная доля податей).
В то время дворец в первый раз перестроили. Каретный проезд в центре здания был перекрыт и превратился в вестибюль. Соорудили изящное крыльцо в виде портика с балконом и пандусом. Сзади пристроили два ризалита (теперь считаются отдельными зданиями по Малой Лубянке) А на фронтоне повесили государственный герб. Вот как дом выглядел к 1780-м:
Примерно в то же время, к середине XVIII века, возвели флигели — непохожие на то, что видим мы. На уличных торцах окна отсутствовали. Левый флигель (строение 3) был очень мал, однако объем правого (строение 4) практически совпадал с современным.
Три губернатора
С 1770-х дворец вновь в частных руках, но это руки государственных людей. Здесь жило трое губернаторов (точнее «главнокомандующих») Москвы — князь Михаил Волконский, князь Александр Прозоровский и, наконец, граф Федор Ростопчин.
Волконскому доверили Первопрестольную после Чумного бунта. То был троюродный брат Анны Иоанновны и сын ее шута… При Михаиле Никитиче у нас праздновали мир с османами и четвертовали Пугачева. Примерно в это время архитектор Франческо Кампорези перестроил наш дворец. Первый этаж получил арочные окна — прежние были низкими, почти квадратными. Скульптор Иоганн Юст украсил интерьер гирляндами и капителями, и на исходе века среди этой красоты даже турецкий посол останавливался. Красота сделана из гипса, дерева, папье-маше, но притворялась бронзою и мрамором.
Когда ушел из жизни генерал-аншеф, дворец был продан камергеру Ивану Наумову, а потом — новому главнокомандующему Москвы, князю Александру Прозоровскому. Как писал Потемкин,
«Ваше Величество выдвинули из Вашего арсенала самую старую пушку, которая будет непременно стрелять в Вашу цель потому, что своей собственной не имеет. Только берегитесь, чтобы она не запятнала кровью в потомстве имя Вашего Величества»
И все-таки в годы Французской революции Екатерина решила передать Первопрестольную в руки жесткого человека. При нем был арестован Новиков.
Наконец, в 1811 году вдова Прозоровского продала дворец Ростопчину, которого назначат губернатором за месяц до французского нашествия.
1812
Сжигал ли Ростопчин Москву? Вельможа это отрицал, а вслед за ним — советские историки. И все же документы говорят: без Федора Васильевича тут не обошлось. Что это было: подвиг или злодеяние?
В доме Ростопчина одномоментно побывали Багратион и Карамзин. Герой здесь пролежал три дня после Бородина, с раздробленной ногой. Перед отъездом он оставил для Ростопчина записку:
«Прощай, мой почтенный друг. Я больше не увижу тебя. Я умру не от раны моей, а от Москвы».
Историк жил здесь две недели, во второй половине августа. Заслышав о сражении, Карамзин сказал:
— Поверьте, граф, Наполеон, будучи обязан всеми успехами своими дерзости, от дерзости и погибнет.
Историограф выехал 1 сентября — за день до драматических событий. Вечером сюда примчался курьер с пакетом от Кутузова: армия сдает Первопрестольную без боя. Утром 2 сентября уехал Ростопчин, устроив во дворе бессудную расправу над сыном купца Михаилом Верещагиным.
Тот перевел речь и письмо Наполеона, напечатанные в западных газетах. Ростопчин инициировал процесс, сенат приговорил Верещагина к каторге, но Федору Васильевичу было мало. Став на крыльце, граф объявил народу о вине казнимого и приказал квартальному: «Руби!» Однако сабли не были остры, раненого предали наводнявшей двор толпе. И тело Верещагина, привязав к лошадиному хвосту, поволокли по Лубянке… Так пишут очевидцы.
Этот эпизод попал в «Войну и мир».
Иллюстрация к роману Александра Кившенко (художник, очевидно, не имел понятия, как выглядит дом Ростопчина):
Несколько дней спустя в усадьбе побывал Стендаль, он описал это в воспоминаниях. Особенно понравилась французу ростопчинская библиотека. Прежде, еще в летние месяцы, здесь, на обеде у Ростопчина, был и другой классик французской литературы — мадам де Сталь, бежавшая от Наполеона в Россию.
Имеется ничем не подтвержденная легенда: в усадьбу-де заглядывал и сам Наполеон и выходил на балкон над крыльцом.
На время оккупации этот дом занял граф де Лористон, который выехал к Кутузову в Тарутинскую ставку с мирным предложением. Все было тщетно. Когда французы уходили, они решили завершить дело поджигателей (Лубянка в сентябре 1812 не горела), заложив порох в трубы… но, как мы говорили, дворец спас Ростопчинский истопник.
Через два года здесь с великой пышностью отпраздновали взятие Парижа. А потом Ростопчин — выехал в Париж. Пишут, что
«тень Верещагина по ночам являлась ему в сонных видениях».
Граф возвратится в свой дворец в середине 1820-х. Умирать.
Лев Толстой «в образе букашки». Особняк в XIX веке
После пожара, в 1817-21 годах, в одном из флигелей поселился будущий историк Погодин, которого здесь навещал будущий поэт Тютчев. Оба учились вместе в Университете, на словесном отделении.
В 1826 году усадьбу унаследовал Ростопчин-сын, Андрей Федорович. Он взял в жены Евдокию Сушкову (Ростопчину), которая считается крупнейшей поэтессой пушкинской поры. Евдокию Петровну воспитали в усадьбе на Чистых прудах, и девушка пошла под венец для того, чтобы домашние ей не мешали создавать и издавать стихи. Три следующих года (1833-36) в особняке кипела светская жизнь, однако брак не был счастливым.
В 1842 году усадьбу приобрел герой Бородина казачий граф Василий Орлов-Денисов (не состоявший ни в каком родстве с «орлами» Екатерины II). Год спустя генерал от кавалерии ушел из жизни, дворец попал в руки его сына Федора — тоже казачий генерал, богач и хлебосол. По сторонам барочного крыльца стояла пара пушек, а в парадной анфиладе гремела музыка и балы-маскарады на полтысячи гостей. Здесь веселились все сыновья Николая I (в их числе будущий Александр II), принцы из Пруссии, Гессена и Веймара, а также двадцатитрехлетний граф Лев Николаевич Толстой «в костюме букашки».
В интерьере появилось изображение битвы при Лейпциге,
«где на первом плане виден в пылу сражения Граф Орлов-Денисов, решающий с Лейб-казаками его жребий в виду Императора Александра I, стоящего на холме».
С тех пор дворец Ростопчина стали называть «домом Орлова-Денисова» (связь с Долгоруковыми и Пожарскими давно забылась). Один из первых москвоведов Иван Снегирев в 1850 году опубликовал целую книжку об особняке, верно отметив, что
«по изустному преданию и даже по стилю, здание это относится к царствованию Петра».
Правда, древнейшие пласты фасадного декора по ошибке связывал со временем Елизаветы и Екатерины.
Усадьба в пореформенный период
В 1858 году дворец купил (на имя жены) дворянин-предприниматель Николай Шипов, владевший Баташевскими заводами. В Шиповские поместья под Москвой ездили за наукой агрономы. Светская жизнь на Лубянке продолжалась, и усадьба постепенно приобрела нынешний вид.
Примерно в 1860-х флигели XVIII века достроили (или, как я предполагаю, выстроили заново, ибо на плане 1852 года их просто нет). Эти корпуса довели до высоты главного дома и украсили очень похожим декором. К тому же времени относится решетка с пышными пилонами ворот.
В 1870-х и 80-х появились эклектические интерьеры. Они сосуществуют с более старыми, времен князя Волконского и скульптора Юста. Самые древние элементы отделки (печи со львами, обрамление зеркала с путти и виноградной лозой) возводят к середине XVIII века. Для Москвы это очень много!
Последние существенные изменения произошли в 1881 году: расширили ризалиты.
Эпоха частных дворцов отходила в прошлое. С 1884 года и до революционных бурь в доме находится правление «Московского страхового от огня общества».
На фотоснимках конца XIX века фасад практически не отличается от того, что видим мы. Лишь между правым флигелем и домом — пустота. Сейчас там вклинивается уродливое здание — памятник новой эпохи.
ВЧК-ГПУ-НКВД-КГБ
После «экспроприации экспроприаторов» карательные органы пришли в красивый особняк. Он состоял на их балансе с 1918 года и до 90-х. И если в Главном здании располагалась всероссийская и всесоюзная «госбезопасность», то здесь была московская областная ЧК. Камеры предварительного заключения находились в помнящем князя Пожарского подвале. Через небесно-синий особняк прошло немало арестованных. Так, например, в 1929 и 1937 годах в этих стенах допрашивали Варлама Шаламова.
«…а к вечеру меня переводят на Лубянку, 14, в Московскую комендатуру, где я уже бывал восемь лет назад и знал все порядки и перспективы Лубянки, 14 — это «собачник», сборный приемник, оттуда ход или на волю, и так бывало, или на Лубянку, 2 — это значит, что ты государственный преступник, опытный враг высшего ранга, близко стоящий к высшей мере, либо в Бутырскую следственную тюрьму».
Некоторым везло. «Бывший» князь Сергей Голицын, попавший сюда в 1929, отделался сибирской ссылкой и смог все описать потом в «Записках уцелевшего». А вот Шаламову пришлось писать «Колымские рассказы».
В позднесоветское время уже не было тюрьмы. На первом этаже (а также в правом флигеле) находился архив КГБ, а наверху, там, где балкон — пенсионный отдел. «Наполеонов» балкон к 1980-м настолько одряхлел, что повторить путь императора никто не рисковал.
А еще во дворце работала группа сотрудников, занятая реабилитацией жертв сталинских репрессий.
Разруха. Реставрация
Госбезопасность ушла в 1990-х, памятник федерального значения приватизировали. В 2007 году ООО «Карс» подписало охранные обязательства, но погибающие интерьеры реставрировать не стало. Все это, по закону, ведет к деприватизации. Впрочем, законы о культурном наследии у нас охраняют скорее бизнесменов, чем наследие: «изъятие» объекта — это просто его выкуп государством. Сначала спорили о сумме выкупа, а потом выяснилось, что в Росимуществе нет этих денег… Прошло еще несколько лет. Интерьер начал рассыпаться на глазах (так происходит, когда течет крыша).
В 2015 году разруху, наконец, засняли, и поднялся большой шум.
Все хорошо, что хорошо кончается! После мероприятий «Архнадзора» дворец все-таки выкупили. В 2016-20 годах его отреставрировали. Этот проект был отмечен премией «Московская реставрация — 2020» сразу в нескольких номинациях. Заказчиком являлась «Войсковая часть 55002».
© Дмитрий Линдер. Перепечатка текстов с linder.moscow без разрешения автора не допускается.