Малый Кисельный пер., 4с1 и с2, 1868, арх. Н. И. Финисов, 1873, арх. М. Л. Никифоров, 1893, арх. Б. В. Фрейденберг
Эта статья частично публиковалась на моем дзен-канале.
Дом 4 строение 1 — это трехэтажный дом тускло-зеленого цвета. Строение 2 — ярко-желтое, в один этаж, замыкает маленький дворик.
Считается, что в основе «ценного градоформирующего объекта» лежат постройки 1817 года. Однако в середине XIX века Хотевский атлас Москвы показал во владении лишь деревянные дома, которые должны были остаться с допожарных времен (эти кварталы не горели при Наполеоне).
Нынешние здания появились в 1860-х и 70-х. В 1873 году архитектор Михаил Никифоров возвел трехэтажный дом, позднее перестроенный архитектором Борисом Фрейденбергом (1893).
Судя по адресным книгам, хозяин участка, выдающийся предприниматель Эрлангер, тут же и жил.
«Семья Эрлангеръ»
Мельницы раннеиндустриальной эпохи далеко ушли от тех крылатых «великанов», с которыми сражался Дон Кихот. Теперь они казались не гигантами, а замками: многоэтажные башни из камня, извергающие клубы дыма. Первую паровую мельницу в Москве создал Антон Эрлангер. Всего же за полвека он построил их в России больше тысячи, и к концу жизни (умер он в 1910) Антона Максимовича величали королем мукомолов. В 1892 году он основал первый в стране профильный журнал «Мельник» и первую школу мукомолов, ежегодно выпускавшую десятки техников. Некоторых Эрлангер за свой счет посылал стажироваться за рубеж. И на исходе XIX века приехавший к нам из Германии специалист признал: в России хлеб и качество помола — лучше.
Эрлангер разбивал сады и строил католические церкви, организовал «дом отдохновения» для престарелых артистов. После того как «король мукомолов» скончался, Федор Шехтель на Введенском кладбище возвел семейный мавзолей (1914), а в интерьере, по рисунку Кузьмы Петрова-Водкина, выложили мозаичное изображение Христа-Сеятеля.
Теперь это православная часовня, и она испещрена множеством надписей, ибо есть старое поверье, что такие пожеланья исполняются. Кое-кто, прочитав контррельеф «СЕМЬЯ ЭРЛАНГЕРЪ», адресуют свои просьбы этой «святой семье», хотя Эрлангеры, конечно, не были святыми, и единственное тело, погребенное внутри, принадлежит самоубийце-сыну. Прах самого короля мукомолов так и не был перенесен в мавзолей.
Компанию возглавил другой сын, инженер Антон Антонович, который потом 20 лет развивал мельничное дело при советской власти, пока власть не отблагодарила «буржуазного спеца» пулей в голову. А мельницы Эрлангеров продолжали работать и работать.
Внук бизнесмена был крупным советским палеонтологом. «Мельничный комбинат в Сокольниках» и «Технико-экономический колледж» действуют до сих пор.
Отец предпринимателя, из семьи франкфуртских банкиров, предпочел музыку большим деньгам и в 1840 году эмигрировал в Россию, чтобы в течении четверти века служить дирижером Малого театра. И все-таки со временем коммерческая жилка проявилась: дирижер открыл свое нотоиздательство, журнал и еще музыкальный магазин «Лира» (Большая Лубянка, 18). Один из сыновей стал мукомольным королем, другой — малоизвестным композитором.
В 1860-х эта семья жила напротив, в доме Морозовых.
Цветаева и Вознесенский
А еще дом № 4 — из малоизвестных цветаевских адресов. Одну из комнат занимал здесь молодой литаратуровед Евгений Тагер с супругою, искусствоведом. В 1939-40 годах к ним часто заходила Марина Ивановна. Евгению Борисовичу она посвятила стихотворение «Двух — жарче меха! рук — жарче пуха!».
Хозяин дома был «объектом страсти» поэтессы.
«Елена Ефимовна относилась к этому чувству с пониманием. И даже частенько, с тем же пониманием, уезжала по своим искусствоведческим делам, оставляя Марину Ивановну с мужем наедине».
Однако чувство не было взаимным, так что Цветаева обмолвилась в письме:
«…обожглась на Тагере. Старая дура».
Она тут и работала за письменным столом, даже оставила у Тагеров часть рукописей, Елена Ефимовна их сберегла и отдала потом в Ленинскую библиотеку.
Но в 1950-х тетради Цветаевой еще хранились в Малом Кисельном. В то время в тагерскую комнату стал приходить студент МАРХИ, который тоже станет громким поэтом — Андрей Вознесенский. Усевшись за «огромный стол», за которым когда-то творила Марина Ивановна, Андрей Андреевич знакомился с ее стихами по автографам и так выучил наизусть «Крысолова» и «Поэму Горы» (переписывать почему-то не разрешали).
Да, это было фантастическое время, когда Цветаеву нельзя было достать в печатном варианте в магазине, зато можно было почитать в авторской рукописи на квартире у друзей.
Вместе с цветаевскими здесь лежали рукописи здравствовавшего в то время Пастернака, который, надо полагать, тоже бывал у Тагеров.
А следующая история может оказаться уже «байкой», ибо получена из вторых рук!
Рассказывали про коралловые бусы, которые когда-то подарила Елене Тагер Лиля Брик. Цветаева влюбилась в эту вещь и попросила, Елене Ефимовне пришлось спрашивать разрешения Лили Юрьевны. Брик не была в восторге то того, что передаривают ее дар, но все-таки дала добро: как-никак это ожерелье будет носить большой поэт… Когда же оказалось, что Цветаева на следующий день (!) продала бусы, Лиля не обиделась:
— Бедная! Представляю, как она нуждалась!
В наши дни
Дом остается жилым, там девять квартир — естественно, уже не коммунальных, а элитных.
Здание
«прошло полную реконструкцию с сохранением исторического фасада».
© Дмитрий Линдер. Перепечатка текстов с linder.moscow без разрешения автора не допускается.