Милютинский переулок, 20/2с1. 1915-17, 1924, 1933 гг., арх. В. Е. Дубовской, А. М. Калмыков.
Восьмиэтажный высоченный дом на углу Милютинского и Боброва переулков — «памятник социальных катаклизмов». Начали строить как роскошную готическую ратушу, а кончили голым конструктивизмом и бетонным напылением. Так получилось из-за революции. В октябре 1917 на крыше недостроенного «небоскреба» тараторил пулемет.
«Феттер и Гинкель» вместо княжеской усадьбы
Во времена Екатерины тут раскинулись земли дворян Петрово-Соловово. В начале XIX века выделилось особое домовладение с каменным двухэтажным домом князя Александра Мещерского. Усадьба гвардии полковника позднее перешла в купеческие руки, часто меняла хозяев и обрастала пристройками, пока не была куплена акционерным обществом «Феттер и Гинкель» (1915 год).
Старые здания снесли, и уже летом 1915 закипела стройка — примерно в то время, когда на большинстве жилых объектов работы были заморожены. Кто мог в разгар мировой бойни размахнуться и построить себе дом с готическим каменным кружевом?
До войны общество «Феттер и Гинкель» занималось металлической посудой, рыболовными крючками, охотничьей дробью, гильзами и т. п., но в то же время и электрикой, и телефонами. У общества был Дроболитейный завод, который после 1914 года стал одним из лидеров московской оборонки, появилась 46-метровая дроболитейная башня и даже ракетное производство. На базе этого завода и сейчас работает компания «НПП «Импульс»», она создает военную и медицинскую электронику.
Фантастическая готика
Постройку доходного дома «Феттер и Гинкель» доверили мастеру московской неоготики Валентину Дубовскому. Жил он напротив, через переулок — в доме страхового общества «Россия».
По-видимому, в 1917 году дом почти закончили. Правда, мы обидно мало знаем, как он выглядел! Чертежи Дубовского относятся к июню 1915 года, когда на месте дома была только яма. Вот проект фасада со стороны Юшкова (то есть Боброва) переулка:
А вот — со стороны Милютинского:
Трудность — не в том, что Дубовской «не достроил» здание… похоже, именно достроил, но по сильно измененному проекту! Об этом говорит случайный кадр из кинохроники.
Мы видим потрясающий многоступенчатый щипец, которого в фасадных чертежах не было (!) — значит, во время стройки зодчий поменял свой план. Подробности нам неясны. Все, что осталось — только дальний, мутный кинокадр.
А ведь еще есть люди, жившие в эту пору, и еще недавно их было много! Чем больше занимаешься недавним прошлым, тем острее переживаешь его хрупкость, тленность, беззащитность…
Скорее всего, этажей было шесть. Об этом говорят остатки готической розы на восточном торце: она не могла появиться ниже крыши (потому данные ГИКЭ о пяти дореволюционных этажах входят в конфликт с очевидностью). Если в 20-х дом венчало каменное кружево, если в подъезде и сейчас есть расписные ниши, «буржуазная» столярка и литье, то это значит, к революции тут почти все было доделано, так что в 20-х и 30-х здание скорее изуродовали, чем «достроили» (примерно как с домом 16 по Малой Лубянке).
Старинный «небоскреб» сыграл важную роль в октябрьских боях. На этой крыше красные установили бомбомет и пулеметы и держали под обстрелом розовые башни телефонной станции. Станцию заняли юнкера и обрубили коммунистам телефоны. Бой был неравным. Белые держались до 1 ноября, когда их взяли в клещи. Захватив Евпловскую церковь на другом конце Милютинского переулка, красные там, на колокольне, тоже оборудовали огневую точку и повели атаку с двух сторон.
«Красный деревообделочник»
Дом был реконструирован два раза: в 1924 и 33 годах, по проекту архитектора Александра Калмыкова. По-видимому, в 1924 году просто завершили отделку, притом «архитектурные излишества» на крыше сохранились и попали в кинокадр. При этом разобрали второй, дворовый корпус, который при Дубовском успели довести только до трех этажей.
Дом заняли бесчисленные учреждения, многие из которых почему-то были связаны с лесной промышленностью. Кроме контор был клуб «Красный деревообделочник» с 400-местным залом.
Вторая и катастрофическая реконструкция случилась в 1930-х… и теперь мы видим то, что видим: стрельчатые арки над подъездами, гладь голых стен и призрак розы на торце.
Первый, высокий этаж в этот момент разделили на два низеньких. Еще один надстроили над крышею, сломав готические «финтифлюшки». Дешево и сердито! Было шесть этажей, стало восемь.
В 30-х большинство квартир сделались жилыми, и здесь поселились известные люди.
Лансере: династия художников
«В этом доме с 1934 года по 1946 год жил и работал выдающийся советский художник, академик Евгений Евгеньевич Лансере».
Автором мемориальной доски, висящей на Милютинском фасаде с 1971 года, стал сын мирискусника: тоже художник и тоже Евгений Евгеньевич. Сейчас ту самую квартиру занимает Лансере-внук — еще один художник. В семье его зовут Евгением IV, поскольку у истоков творческой династии стоял прадед, «Евгений I». Александрович. То был маститый скульптор XIX века, ваявший коней и быков: часть статуэток полтораста лет спустя хранится у потомка, часть — в музеях.
Скульптор взял в жены дочку Николая Бенуа — видного архитектора, не побоявшегося спорить с самим Николаем I. Анималист, сгоревший от чахотки, оставил сирот, которых воспитал Бенуа-дед. Их дядею был живописец Александр Бенуа, сами же сироты войдут в историю как Зинаида Серебрякова и Евгений Лансере.
Скульптор-анималист Евгений I был сыном статского советника и внуком наполеоновского майора. Первый из Лансере был ранен под Смоленском, вылечен сердобольной баронессой, полюбил снежную Россию и остался здесь. Семейное преданье утверждает, что при Робеспьере родной брат Поля сложил голову на гильотине и, страшась той же участи, майор скрыл свою знатную фамилию под псевдонимом «Лансере». Поэтому более ранняя история теряется во мраке.
Но возвратимся к самому известному из Лансере! Мэтр поселился тут уже на склоне лет, в 1934 году, когда создавал росписи Казанского вокзала. Евгения Евгеньевича наградили званием народного художника и орденами: власть забыла или не заметила, что в 1919 году он был художником при армии Деникина. Зато брат-архитектор сел за вымышленный «шпионаж» и из тюрьмы не вышел.
Евгений II полюбил новый дом (еще бы! крупная отдельная квартира в Москве в 1930-х) — слал письма с планами квартиры и окрестностей, рисовал виды из окна. Эти рисунки были сделаны на шестом этаже, в угловой части здания.
Теперь квартира № 8 похожа на частный музей, полный портретов Лансере, Серебряковых, Бенуа. Внизу же, на фасаде, повесили еще одну мемориальную доску: по содержанию она несильно отличается от первой. Тот факт, что одной знаменитости посвящено две доски, выглядит довольно нелепо.
Каро Алабян
Среди других жильцов был крупный советский архитектор Каро Алабян. На совещании эта звезда позволила себе в чем-то поправить Берию. Вскоре один из подчиненных Алабяна сел как «шпион». Вице-президент Академии архитектуры сделался «космополитом», потерял работу и со дня на день ожидал ареста. Было начало 1950-х…
Зодчего спасла близкая дружба с Анастасом Микояном: тридцатью годами раньше Алабян вынес из боя раненого товарища. И теперь сталинский нарком вручил опальному билет до Еревана со словами:
«Уезжай, тогда о тебе все забудут».
И Александра Коллонтай?
В «Лубянском треугольнике» вскользь упоминается, что здесь жила и Александра Коллонтай. Не очень хорошо представляю себе, когда это могло быть: дом «Феттер и Гинкель» стал жилым в 1933 году, последние же свои годы Коллонтай провела на Ленинском проспекте (1945-52), а прежде более двадцати лет была послом в скандинавских странах (1922-45). Хотя кто знает? Она могла на короткое время приезжать в Москву.
В октябре 1917 Коллонтай стала наркомом в первом советском правительстве, то есть первой женщиной-министром в истории Земли, а в 1921 превратилась в одного из лидеров «рабочей оппозиции».
После политического поражения Александру Михайловну отправили в Европу на дипломатическую работу. Женщина-дипломат добилась там больших успехов, что спасло ее от участи всех остальных деятелей оппозиции (в 30-х их перестреляли). А Коллонтай в качестве шведского посла оказалась незаменима. Связи со Швецией имели огромное значение в 30-х и особенно в 40-х: это была одна из очень немногих нейтральных стран в годы Второй мировой.
Художественный «сквот»
В 1990-х в доме «Феттер и Гинкель» лопнули батареи, после чего большая часть квартир (но не квартира Лансере) были расселены. В течение двадцати лет здание в центре Москвы стояло полузаброшенным, пока здесь не появился… сквот молодых художников.
Слово «сквот» надо брать в кавычки: в нашей столице невозможно просто взять и въехать в пустующее жилье, как это делают в Европе — нравы не те. Охранники переломают ребра. Московский «сквоттер» аккуратно платит за жилье, только жилье это — коммуна со спартанскими условиями, с музыкой, с водкой и без личного пространства. В комнате можно натолкнуться на палатку: внутри нее теплей на два или на три градуса. По крайней мере, так бывало в этом доме в 2015-16 годах. Как объяснял постоялец,
«здесь слишком много хороших людей… Ты можешь не найти свою вещь, но взять чужую и надеть».
Впрочем, я описал лишь самую «безбашенную» из квартир-коммун. В других художники — трезвы и заняты работой. Странные инсталляции порой можно увидеть в витринах-окнах по Милютинскому переулку.
А во дворе я видел авангардную скульптуру. Объединение «креативщиков» называется «Это не здесь».
Хозяин одной из студий создает скульптурные портреты полиэтиленовых пакетов. Три таких статуи автор считает троицей «Волхвов» (Каспар, Мельхиор и Бальтазар). Как объясняет молодой художник,
«в каждом времени есть свой сосуд, который вмещает все самое главное, что в это время происходило. В Древней Греции была амфора… А сегодня — это пакет. Амфоры и вазы более прочные, чем целлофановый пакет — если первые не разлагаются, то второй точно да, хоть и через сто лет… Мой пакет — это некая капсула времени, которую извлекут из-под земли и вспомнят о нас».
© Дмитрий Линдер. Перепечатка текстов с linder.moscow без разрешения автора не допускается.