Варсонофьевский пер., 7с1 и 7с2, XVIII в., 1874 (или 1876) арх. П. П. Скоморошенко.
Справа от поликлиники на месте храма и монастыря — охряной четырехэтажный флигель (№ 7с1). Теперь он связан с поликлиникой надземным переходом, зато раньше относился к независимой усадьбе XVIII века. Бирюзовый главный дом (№ 7с2) таится в глубине квартала, в зелени, за непрозрачными воротами. Как только листья опадают, это здание становится заметным издали.
С виду доходный дом, на деле — барские «палаты М. В. Голицына»: так звали первого известного хозяина участка (1740-е). В 1874 году старинный особняк надстроили — и получилось то, что видим. Два нижних этажа восходят к середине XVIII века: каменный дом с характерным планом появляется на карте 1768 года, хотя может быть существенно древнее. К этой усадьбе вел исчезнувший впоследствии тупик, который ответвлялся от Большой Лубянки.
Две измены
В ту пору (1760-е) хозяином палат был генерал Михаил Измайлов – любимец Петра III. Любимчик изменил Петру в момент переворота и тут же исполнил «спецзадание» Екатерины – убедил царя подписать отречение.
Благодаря еще одной измене в этом доме появилась Капитолина Михайловна Пушкина — тетушка солнца российской поэзии. А виноват был ее первый муж, Василий Львович: Пушкин-старший умел не только неприличные стихи писать, но и бегал за дворовыми девками. «Помещик имел право и ничем не рисковал», думаете, вероятно, вы. Ан нет! Капитолина Михайловна затеяла процесс — скандал случился грандиозный. В 1806 году брак расторгли, и уличенному в прелюбодействе Василию Львовичу было запрещено жениться вновь. В том же году его освобожденная супруга выскочила замуж за дворянина-предпринимателя Ивана Мальцова. Злые языки утверждали: ради его богатств она и затеяла этот процесс.
Пишут еще, будто Мальцов с Капитолиной в первый раз увиделись в Юсуповском саду, где тетка Пушкина прогуливалась с маленьким кудрявеньким племянником…
Мальцовы. Пушкинское место
Эту усадьбу Капитолина Мальцова приобрела в 1814 году. Ее супруг стал первым в России успешным сахарозаводчиком. Создав с нуля сахарную империю, Иван Акимович расширил и другую, полученную из рук отца и матери — стекольную. Кроме того, Иван Мальцов положил начало массандровским винам.
Когда скончался брат Сергей — хозяин знаменитого Гуся-Хрустального — Иван Мальцов взял под опеку двух юных племянников. Младший из них, еще один Сергей, вдруг стал магистром Дерптского университета. Когда Сергей Сергеевич еще жил в Москве, к нему заглянул в гости Пушкин (1833 год). Вот что Бартенев записал потом за Соболевским:
«Сергею Сергеевичу Мальцову, отлично знавшему по-латыни, Пушкин стал объяснять Марциала, и тот не мог надивиться верности и меткости его заметок. Красоты Марциала ему были понятнее, чем Мальцову, изучавшему поэта».
Честно скажу, что этот эпизод друг Пушкина мог приукрасить, ведь поэт не очень хорошо владел латынью и едва ли был способен открыть в тексте что-нибудь реально новое для филолога-классика. Важно другое: двадцатилетний Мальцов, вероятно, занимался Марциалом дома, и это должен быть московский дядин дом. Скорее всего, Александр Сергеевич побывал именно в этих стенах!
Раз так, малодоступные палаты цвета бирюзы — одно из пушкинских мест.
Усадьбу тех времен описывают таким образом:
«Каменный двухэтажный дом, внешне очень скромный, с несколько выдвинутой вперед центральной частью фасада. От ворот к дому тянулись два длинных флигеля; небольшой сад позади дома доходил до Кисельного переулка».
Вот как все это выглядит на Хотевском плане Москвы (1852):
Старший же из племянников-Мальцовых (Иван Сергеевич) стал дипломатом и умчался в Персию под руководством Грибоедова. Посольство, как известно, было вырезано тегеранской чернью, уцелел один-единственный Мальцов: то ли спрятался в ковре, то ли сбежал заранее, почуяв, что запахло порохом и бунтом.
Глухонемые
Во второй половине века на Мальцовских заводах трудились тысячи и тысячи. В этой промышленной империи была своя железная дорога, своя полиция и даже частные деньги, рабочих расселяли не в казармах, а в квартирах, учили в заводских школах, бесплатно лечили.
В порядке благотворительности Мальцовы разместили у себя в усадьбе Арнольдовское общество глухонемых (1860-е). Это училище явилось делом жизни Ивана Арнольда — сына статского советника, который в возрасте трех лет потерял слух, но с помощью отцовских денег получил-таки образование. Если в Европе действовало много пансионов, то у нас сурдопедагогика была развита слабо, и Арнольд решил создать благотворительную школу для «простых» глухонемых. Деньги дали купцы во главе с Павлом Третьяковым.
К 1876 году училище уехало отсюда в собственный дом на Донской улице.
Доходные дома
В 1874 или 1876 году участок переходит в руки благотворителя Николая Камынина. Барская усадьба превращается в доходное владение.
Главный дом XVIII века (строение 2) стал четырехэтажным, получил фасад в стиле эклектика. Надстроили и пару длинных флигелей, существовавших еще в пушкинское время. Левый до нас дошел, — это строение 1, окрашенное в цвет охры.
Справа тянулся симметричный флигель, который тоже достигал красной линии переулка, но был поменьше и пониже. В середине XX века он исчезает с планов (может быть, разрушен авиабомбой, упавшей во двор «расстрельного» гаража НКВД).
Автором проекта был архитектор Петр Скоморошенко, который параллельно воздвигал Троицкое подворье на Ильинке (первый пяти-шестиэтажный дом в Москве казался небоскребом).
В вотчине Рябушинских
В 1879 году владение в Варсонофьевском перешло в руки фабриканта-мультимиллионера Павла Михайловича Рябушинского. Два десятилетия спустя он разделил свою империю на восемь долей — по числу сыновей.
Москвичи любят памятник модерна на Малой Никитской — особняк Степана Рябушинского (1900-1903 годы). Так вот: до этого Степан Павлович жил в Варсонофьевском переулке. Предприниматель собрал огромную коллекцию икон, а к 1916 году основал автомобильный завод-гигант АМО.
В соседней церкви Вознесения обвенчался брат Семена — Николай Рябушинский, который издавал «Золотое Руно».
Во флигелях надолго разместилось 2-е Мясницкое, позже — 4-е Яузское начальное училище (бизнесмен им покровительствовал), в главном доме — квартиранты.
Вольнолюбивый критик
Одним из квартирантов был банковский служащий, потом пенсионер Павел Эттингер. Здесь, в своей «скромной» (по другим данным — огромной) квартире он собрал уникальную коллекцию графики и экслибрисов. Павел Давыдович был одним из самых авторитетных, как сказали бы сейчас, арт-критиков. Эттингер думал, что хотел, и говорил, что думал.
«Не следует волноваться, раз совесть чиста. Только об этом и должно заботиться. Я по крайней мере всегда лишь забочусь о том, чтобы не краснеть перед самим собой, а остальное приложится».
Не изменил он своим правилам и в 1918 году, когда уехал в одну комнату коммуналки на Новой Басманной. Впереди было еще тридцать плодотворных лет. Старик много работал, но отказывался от штатных должностей, если видел в них угрозу «независимости». Друг Рильке и Пастернаков, свободно говоривший на семи европейских языках, оставался в гуще общественной жизни. В 1937 году Бонч-Бруевич написал донос
«о том, как во время посещения литературного музея некто Эттингер пытался заговорить с представителями латышской делегации писателей, но был отсечен и выдворен».
Это осталось без последствий.
Пенсионер пытался «поддержать» испытывающих нужду друзей, купив их работы, хотя и сам нуждался в поддержке. Художница Татьяна Маврина пишет, как в 1942 году подкармливала старичка котлетами, не сообщая, что котлеты приготовлены из кошки.
После войны Эттингер умер стоя, подъезжая к станции «Красные ворота». Рассказывали, что в вагоне была давка, и мертвый искусствовед долго-долго продолжал стоять.
«Орден русских фашистов»
Близость расстрельного квартала отразилась и на доме № 7. В декабре 1924 арестовали жившего тут «литератора-художника» Виктора Дворяшина. Через три месяца молодого автора поставили к стенке за участие в «Ордене русских фашистов» (выдуман следователями). Многие «сообщники» друг с другом не были знакомы. Во время следствия подельник Виктора сошел с ума, что не помешало осудить того на казнь во внесудебном порядке.
Дворяшин перед революцией взял псевдоним Олег Полярный, чтобы стать еще «севернее» Северянина:
Он лучезарный мой предвестник,
Провозгласивший мой восход.
Забавные притязания… однако мальчику-подростку можно такое простить.
Трилисселова лихорадка
Занятный материал дает адресная книга 1926 года: дом полон «членов Моссовета» или «работников наркомата путей сообщения». Если пробить их имена, то большинство оказывается чекистами высокого полета, или бывшими чекистами, или мужьями чекисток (так тоже бывало). В этот момент в 12-й квартире жил свояк Сталина (о нем см. дом 4), а в квартире № 3 — сразу три больших лубянских шишки: Георгий Благонравов, Дмитрий Усов и Меер Трилиссер. Удивляет, что начальство такого калибра все еще сидело в коммуналке.
Самый известный среди них, Трилиссер, скоро переедет в «дом Ягоды». Меер Абрамович в 1920-х стоял во главе всей советской разведки, вернее – создал практически с нуля эту разведку, наладил работу резидентур, набрал резидентов… и даже сам проявил себя как разведчик во время поездки на Запад. Успехи Трилиссера оценили, он стал заместителем начальника ОГПУ и мог бы в будущем возглавить все учреждение… но проиграл в борьбе за власть против Ягоды и был снят с постов. Эту грызню Артузов назовет «трилиссеровой лихорадкой».
Несколько лет спустя создателя советской разведки расстреляли за «связь с врагом народа Ягодой и другими» на бывшей даче Ягоды, которая превратилась в место массовых расправ. В ту же ночь казнили журналиста Кольцова и режиссера Мейерхольда…
Большинство других тузов из дома 7 тоже кончили расстрелом. «Повезло» лишь Владимиру Чайванову, который сел на десять лет. Бурятский дворянин (бывают и такие!) в 1922 году ездил на Дальний Восток с полученным из рук Дзержинского мандатом — расстреливать без суда и следствия. Так воевали с железнодорожными пробками… Позже Чайванов был «управляющим делами ГПУ», выжил в ГУЛАГе, а в 1947 году сделался… уличным музыкантом.
Черные ворота открываются
Еще в 1940-х здания (по крайней мере одно из них) были обитаемыми. Пишет мемуаристка:
«В соседнем с гаражом очень старом, ветхом доме номер 7, в подвале жил инвалид Отечественной войны, без ног. Передвигался он на каталочке-платформе на колесах, отталкивался от тротуара специальными деревяшками. Пил… Жила вся его семья очень бедно, голодно. Со мной училась Тамара Мартынова, дочка инвалида. Я приходила к ним домой в этот холодный и сырой подвал, где из ржавых труб капала вода в коридоре».
Теперь строение 1 связано с поликлиникой, палаты в глубине двора — относятся к территории ФСБ. Из-за забора видны только верхние этажи, но один раз мне удалось заснять весь дом. Внутрь проезжал тогда автомобиль, и темные ворота отворились.
Известны еще снимки 1970-х из архива ЦИГИ (последнее изображение).
© Дмитрий Линдер. Перепечатка текстов с linder.moscow без разрешения автора не допускается.