Большая Лубянка, 12/1, 1928-31, А. И. Фомин, А. Я. Лангман (на месте дворца Голицыных с палатами Пожарских)
Угрюмый серый дом, по утверждению архитектора, построен в стиле «пролетарской классики». А раньше, до 1928 года, здесь сверкал памятник нормального классицизма. Великий Казаков включил Голицынский дворец в свои альбомы. Впрочем, фундамент здания был старше Казакова: тут возвел свои палаты не кто иной, как князь Дмитрий Пожарский.
Пожарский
По завещанию спасителя России, его двор был разделен (1642 год). Северная доля, на которой находились «новые полаты, что зделаны» выпала старшему сыну Петру. Подклет этого здания дошел до наших дней в составе синего барочного дворца графа Ростопчина (Большая Лубянка, 14).
Меньшему сыну Ивану князь-боярин передал южную долю (которая станет домовладением № 12) — там располагались
«полаты, где я жил, и княгинины полаты, и старые полаты, и кои у ворот полаты, и ледники».
Выходит, у Пожарского имелось целых пять палат! Каменный дом для 1630-х представлял собой огромную редкость (почти все гражданские «здания XVII века» возведены ближе к концу его). А значит, князь не только махать саблей был силен, но и в домашней жизни оказался смелым новатором.
Первый русский конституционалист
Пожарские угасли в 1685 году, и в какой-то момент выморочный двор пожаловали кравчему Василию Салтыкову. Он приходился братом царице Прасковье Федоровне, дядей — будущей императрице Анне Иоанновне. Взойдя на трон, последняя мгновенно сделает эту ничтожную персону графом и Московским губернатором (1730 год).
Что же касается лубянского двора, Василий Салтыков еще в 1703 году его продал князю Дмитрию Голицыну.
Дмитрий Михайлович был одним из умнейших людей эпохи. Вельможа собрал библиотеку из 6 тысяч книг на разных языках, в том числе всю европейскую «политологию» начиная с Макиавелли. Из этих книг князь почерпнул идеи.
В 1730 году Голицын установил в России конституционную монархию. Он убедил Верховный тайный совет призвать на царство Анну Иоанновну, вместе с тем обязав императрицу подписать «Кондиции», которые урезали ее власть. Первая русская конституция родилась на Лубянке, в палатах у князя. Новый строй продержался месяц: пять недель Россия колебалась «меж рабством и свободой» . Был ли у Дмитрия Михайловича шанс на победу? Боюсь, что в середине XVIII века шансов не было…
После того, как Анна порвала «Кондиции», их автора отправили в усадьбу Архангельское, к своим книжкам. Несколько лет спустя императрица спохватилась и засадила конституционалиста в Шлиссельбург. Там старичок тихо угас.
Тогда же (1737 год) Лубянку, называвшуюся в ту пору Сретенкой, истребил Троицкий пожар. Пламя остановилось, по преданию, перед палатами Пожарского, где чуть ли не со времен Дмитрия Михайловича, у ворот, на каменном столбе, была икона Знамения Божией Матери.
Потому в XIX веке ее очень почитали. Когда дом перешел в руки иноверцев (1840-е), этот образ поместили во Введенской церкви — через улицу, а на столбе оставили лишь список.
В альбомах Казакова
1775 год. Обер-гофмаршал (то есть руководитель царского двора!) что-то не поделил с Потемкиным, попал в опалу. Времена были уже вегетарианские, и Николай Голицын просто ушел в отставку, начал сибаритствовать. То был племянник первого российского конституционалиста.
Оставшись не у дел, Николай Михайлович преобразил старинный дом Пожарского в классицистический дворец (1776 год). В самом конце XVIII века Матвей Казаков вновь перестроил его и включил в свои альбомы. Вот он, красавец!
Промотать 24 000 душ и проиграть в карты жену
Работал Казаков уже для сына и наследника обер-гофмаршала — это был камергер Александр Голицын по прозвищу Cosa rara («редкая вещица»). Здесь, на фундаменте палат Пожарского,
«купался хозяин в огромных ваннах, наполненных розовою водою, и вместе с запахом роз выдохлись и дом, и огромное его состояние».
Как можно промотать 24 тысячи душ?! Камергер, по словам Пыляева,
«ежедневно отпускал кучерам своим шампанское, крупными ассигнациями зажигал трубки гостей, бросал на улицу извозчикам горстями золото, чтобы они толпились у его подъезда… подписывал не читая векселя, на которых суммы выставлялись не буквами, а цифрами. В конце своей жизни он получал содержание от своих племянников и никогда не сожалел о своем прежнем баснословном богатстве, всегда был весел духом, а часто и навеселе».
Этот Голицын проиграл в карты и свою жену, урожденную Вяземскую! История из жизни стала сюжетной основой для поэмы Лермонтова «Тамбовская казначейша». На самом деле это был коварный план Льва Разумовского, любившего княгиню (Мария Григорьевна отвечала графу взаимностью). Потом каким-то образом получилось оформить развод, и бывшая Голицына смогла выйти замуж за Разумовского. Высший свет отшатнулся было от красавицы… но ее пригласил на полонез сам Александр I. Вот тогда лед тронулся.
Однако возвратимся в особняк Голицыных! Интерьер, созданный при князе-сибарите, сверкал золотом и век спустя, во времена гимназии.
Ниже, в полуподвале, сохранялись своды. Ученики и педагоги были убеждены: этот этаж остался со времен Пожарского (о заведении так и говорили: «под сводами»).
В наши дни все это нетрудно было бы проверить — если бы в 1928 дом не разрушили до основания…
Московская гимназия при Николае
3-я Московская гимназия открылась в 1839 году в «Свином доме» — в будущей трущобе на Хитровке. В 1843 году переехали сюда, в «дом госпожи Гиппиус». А в 1855 году учрежденье смогло выкупить этот участок.
Чтобы попасть в первый класс, надо было уже хорошо знать грамоту и арифметику.
«Желательно, чтобы и по-французски, и по-немецки умели читать и списывать с книг».
Уже в 1840-х рядом с библиотекой, химической лабораторией и кабинетом физики (более ста «снарядов») был «кабинет моделей, машин и инструментов», а также минералогическая коллекция. Высшую математику преподавал профессор Александр Ершов, и даже 40 лет спустя здесь констатировали:
«большая часть кончивших курс избирает себе математический факультет».
В 1848 году на урок зашел министр народного просвещения Уваров и заставил семиклассников переводить «с листа» Гомера. Министр посчитал гимназистов
«настолько сведущими в чтении этого писателя, что разрешил им, несмотря на непродолжительность учения их греческому языку, поступать на филологический факультет».
Но тут в Европе прогремели революции. В России автора триады «православие, самодержавие, народность», сместили с должности министра за либерализм, в гимназии же вместо греческого стали ходить строем на плацу… Пока не началось новое царствование.
В пореформенной гимназии
В 1856 году гимназию посетил Константин Николаевич — брат Александра II. Шел урок географии, и мальчик у доски чертил на память карту Дальнего Востока. Великий князь заметил, что устье Амура на всех картах обозначено неправильно и показал, как оно выглядит, по данным новых экспедиций. Потом поговорил о событиях Крымской войны в этом регионе. Кусок доски с великокняжеским рисунком вырезали и поместили в рамочку.
А в 1862 году тут побывал и Александр II… Но расскажем лучше о тех, кто тут учил и учился! В числе преподавателей были знаменитый фольклорист Федор Буслаев, историки Николай Кареев, Дмитрий Иловайский, а среди выпускников — Сергей Муромцев (первый председатель Государственной думы), Георгий Габричевский (отец российской микробиологии), поэт Владислав Ходасевич. И — последний выпуск, в 1918 году — писатель Леонид Леонов.
Это, конечно, только те, кто в наше время на слуху: крохотная вершина айсберга. За половиной педагогов стоял список монографий и учебников, ими написанных. И Ходасевич вспоминает добрым словом о нескольких звездах-учителях…
«Под сводами», конечно, шевелилось вольнодумное подполье. Подростки издавали нелегальный журнал «Порыв», в который присылал стихи тринадцатилетний Маяковский.
«Получилось невероятно революционно и в такой же степени безобразно».
Так, с высоты взрослого опыта, признал Владимир Владимирович.
А в феврале 1905 гимназисты столкнулись с еще одним великим князем: бомба Каляева разорвала Сергея Александровича. На следующий день детей с лопатами послали в Кремль — разгребать снег, искать разбросанные части тела.
«Я нашел один такой кусочек, и потом мне объяснили, что это часть кисти, примыкающая к большому пальцу, та, которую хироманты называют «холмом Венеры»».
Прочтешь и усмехнешься: жизнь богаче, чем фантастика! По-моему, выдумать такое невозможно.
Когда в гимназию нанес визит министр народного просвещения, дети увидели, кучер на козлах сладко спит, и срезали на ластики куски красной резины с колеса. И когда министерская карета тронулась, заднее колесо загрохотало…
Не только гимназия
Под той же крышей в 1870-89 годах работали «Публичные курсы для женщин», там преподавал историю Ключевский. Рядом стояли принадлежавшие гимназии дома с наемными квартирами и магазинами. Один такой дом, двухэтажный, протянулся вдоль Фуркасовского переулка, еще один — по Малой Лубянке.
На углу переулка и Большой Лубянки разместилась — подходящее соседство с гимназистами — лавочка «писчих и чертежных принадлежностей». Ее владелец, словно «Человек в футляре», носил фамилию Беликов (младший брат Чехова, кстати, пытался поступить в наше учебное заведение — не взяли).
В 1902 году у лавочника были проблемы с законом:
«20 февраля служащий в писчебумажном магазине И.А. Беликова на Большой Лубянке, мещ. сын Николай Седельников, 15 лет, заявил, что Беликов бесчеловечно обращается со служащими у него мальчиками и страшно колотит их, а его, Седельникова, избил палкою. Седельникова для освидетельствования отправили к врачу, а заявлению его дан законный ход».
«Пролетарская классика»
А в 1928 году все эти здания снесли. Хотя Голицынский дворец выстроил (или перестроил?) Казаков, а на стене висела мемориальная доска:
«Здесь был дом, в котором жил освободитель Москвы от поляков в 1612 году князь Дмитрий Михайлович Пожарский».
Музейный отдел Наркомпроса бил тревогу, но чекистам это было как стене горох.
Между двумя Лубянками к 1931 году вырос мрачный чемодан с рядом огромных, словно заводские трубы, колонн без базиса, энтазиса и капителей… но, может быть, я злобен и пристрастен?
Вот как создатель здания, Иван Фомин, выразил свое зодческое кредо:
«Единство, сила, простота,
Стандарт, контраст и новизна».
Только для красоты не нашлось места… да кому она была нужна?
Под крышею, среди круглых окон, располагалась мастерская, где творил соавтор Фомина — главный лубянский архитектор Аркадий Лангман.
Все было сделано масштабно: зал на полторы тысячи мест, 120 жилых квартир, 6 тысяч квадратных метров учреждений. Четырнадцатиэтажная башня, разделявшая конторскую часть здания (Большая Лубянка) и жилую (Малая Лубянка). Предполагалось: симметричный дом с аналогичной башней выстроят и по ту строну Фуркасовского переулка.
Все это называлось «Дворцом спортивного общества «Динамо»». В наше время пишут проще: Дом «Динамо».
Пройдет несколько лет — изрядную часть живших тут чекистов репрессируют. Правда, не каждый даст себя арестовать. Следователь Семен Черток выбросится из окна: об этом будут знать в жилом доме по другую сторону Малой Лубянки — окна в стиле рококо выглядывают во двор дома «Динамо».
Тогда же погиб вероятный прототип Воланда.
Комиссар в поисках Шамбалы
В ряду 15 расстрелянных по этим адресам (в базе «Мемориала») есть одно громкое имя. При жизни человека его именем назвали пароход, плывущий в Соловки. Когда на борту «Глеба Бокия» прибыл с инспекцией и сам Глеб Бокий, зэки острили и публиковали в лагерных журналах песенки. Однако Лихачев десятилетия спустя назовет этого чекиста «людоедом».
Он был одним из основателей ГУЛАГА… а еще — основоположником советской радиоэлектронной разведки. Бокий возглавил специальный (шифровальный) отдел ОГПУ, работавший в доме Наркоминдела, по ту сторону Большой Лубянки. А жил Глеб Иванович тут, в скромной трехкомнатной квартире. Обувь сам себе чинил… Что, впрочем, не мешало громким загородным оргиям. Есть версия, что именно на этом материале Булгаков сочинил свой «бал у сатаны».
Двадцать лет стажа в партии до революции и двадцать — после. Генеральский чин «комиссар государственной безопасности 3-го ранга» (таких чекистов было двадцать человек на всю страну!) Все это не мешало Глебу Бокию серьезно интересоваться мистикой. Пишут, что он готовил экспедицию… в Шамбалу.
Таков был старый друг Ленина и Шаляпина. У многогранной личности с таким послужным списком мало шансов пережить 1937 год.
Елки и гастрономы
Но настал 1955, Лубянке попытались придать человеческое лицо. В этом году закрытый спецраспределитель, где когда-то можно было получить и вещи арестованных, открыли для простого смертного. Так появился гастроном № 40, в котором грузчику могли заплатить сырокопченой колбасой (аттракцион невиданной щедрости!). Позднее этот магазин стал «Седьмым континентом».
В клубе работников НКВД с давних пор устраивают мероприятия. Старожил пишет, как в 1943 году сидел в зрительном зале на встрече с Соломоном Михоэлсом.
«Помню первое впечатление: человек с некрасивым лицом все время жестикулировал и не вызывал симпатии. Но через 5-7 минут выступления и я, и весь зал, словно загипнотизированные, внимали каждому его слову».
В 1970-х и 80-х здесь устраивали новогодние елки.
© Дмитрий Линдер. Перепечатка текстов с linder.moscow без разрешения автора не допускается.