Мясницкая, 13с3, 1863-1865 гг., арх. В. И. Соколов, 1896 г., арх. С. С. Эйбушитц
На плане середины XIX века на месте этого симпатичного здания все еще зеленеет сад. Сад относился к древней усадьбе Салтыковых (уцелел ее главный дом – колыбель Строгановского училища). Во флигелях с 1820-х годов располагалась дилижансная контора. Сад был открыт, и ожидающие дилижанса могли скоротать в нем время, любуясь на фонтаны и статуи.
В праздники среди зелени гремел военный оркестр, публику развлекали нехитрые аттракционы. На мачте висел призовой фонд (платки, рубашки, сапоги), только добраться до этого добра было непросто, потому что мачту смазывали салом.
Нилусы
В 1860-х начались другие, карточные игры. Усадьба перешла тогда к мценскому помещику и адвокату Александру Нилусу. В его «семейном клубе» пытали счастья господа, которые в Опекунском совете заложили поместья и теперь мечтали поправить дело. Несколько лет спустя выяснилось, что Нилус – шулер, он был срочно выслан из Москвы. По его закладной двор на Мясницкой за смешные деньги достался купцу Спиридонову (начало 1870-х).
Отпрыском карточного шулера был Сергей Нилус, который тридцать лет спустя опубликует «Протоколы сионских мудрецов» – одну из самых громких фальшивок в мировой истории.
При Нилусах сад вырубили, справа от древнего особняка вырос доходный дом (1863-65 годы, архитектор Владимир Соколов – он перестроил также знаменитый дом Черткова). Новый дом Нилуса попал на правый край фотоснимка 1882 года. Судя по фотографии, здание (во всяком случае, его дворовое крыло) тогда являлось двухэтажным, и декор должен был отличаться от того, что видим мы.
Отец Книппер-Чеховой
В 1880-х на Мясницкой открыл свою контору инженер-технолог Леонард Книппер из Германии, который раньше служил инженером на заводах, а теперь стал торговать принадлежностями для машин. Как вспоминает сын,
«человек он был очень добрый, энергичный, живой… Его все очень любили и уважали, хотя вспыльчив он был необыкновенно. Образован разносторонне, очень много читал, выписывал много журналов. Знал три языка. Очень любил поспорить по любому вопросу: и политика, и наука, и искусство, и литература – ничто не было ему чуждо».
Отец актрисы обладал математическим талантом, проводил в уме сложные подсчеты с шести- и семизначными числами и никогда не ошибался.
Еще в 60-х Книппер полюбил начинающую оперную певицу Анну Зальц. Девушке под нажимом родных пришлось отказаться от театральной карьеры и выйти замуж за «положительного» инженера. Страсть к сцене передалась по наследству их дочери, но отец запрещал Ольге даже думать о театре.
Контора отца Книппер-Чеховой располагалась в доме № 13. Почти наверняка это наше строение 3. Менее вероятен одноэтажный павильон, на месте которого в 1898 году вырастет левое строение 1. Исключено центральное строение 2, место которого в XIX веке занимал скверик, и древний особняк за этим сквериком – там размещалась гостиница «Отель Руаяль».
В 1885 году юная Ольга влюбилась в молодого инженера Владимира Шухова. По совпадению, он работал почти напротив Леонарда Книппера, в доме с изразцами Строгановского училища – № 24с2. Подобно матери, несостоявшейся актрисы, Ольга Леонардовна могла бы сделаться супругой инженера.
Роман продолжался два года, однако свадьбы не случилось. А в 1894 году умер отец, девушка решила претворить в жизнь театральную мечту и стала знаменитой.
А потом Ольга Книппер стала Книппер-Чеховой. Знакомство началось на репетициях к «Чайке». Даже в любовных письмах Антон Павлович был далек от штампа: кто бы еще написал даме «крокодил души моей»?
Очарованье старины
В 1895-96 годах здание перестраивали по заказу новой владелицы, Серафимы Давыдовой (тетка жены Куприна). Проект создал Сергей Эйбушиц – самый высокооплачиваемый архитектор тех лет, автор величественной синагоги в Малом Спасоглинищевском переулке.
В этот момент сложилась та картина, которую мы до сих пор видим. Пишут, что в 1913 году Борис Великовский переделывал фасады, но если приглядеться к фотоснимку 1908-10 годов, обнаруживаешь, что нынешний декор существовал уже тогда.
Орнаментальный эклектический фасад создает на улице праздник. Капители композитного ордера украшены шестилепестковыми цветами. Дом слегка изгибается вместе с Мясницкой, и этот изящный «перелом» стал центром композиции. Особенно приятен вид из Банковского переулка.
«Марфа Посадница»
На нижнем этаже с витринами кипела торговля. Торговый дом «Глебов Н. и К» продавал электротехнику. Его владелицей была княгиня Мария Тенишева – и художница, и покровительница искусств, собственными трудами возродившая русскую эмаль (Николай Рерих называл ее «Марфой Посадницей»). Ее супруг – князь, инженер, промышленный магнат, этнограф, меценат и виолончелист Вячеслав Тенишев – основал в Петербурге Тенишевское училище и издержал на него полтора миллиона. Выпускники этой прекрасной школы – Осип Мандельштам и Владимир Набоков.
Первые шашлыки
Кроме электротехники в московском доме продавали табак, пух, перья, белье и вино. Одним из арендаторов был грузин Автандилов, который познакомил Москву с экзотическим кавказским лакомством. Как пишет Гиляровский,
«Первые шашлыки появились у Автандилова, державшего в семидесятых годах первый кавказский погребок с кахетинскими винами в подвальчике на Софийке. Потом Автандилов переехал на Мясницкую и открыл винный магазин».
Верхние этажи занимали технические конторы и квартиры состоятельных москвичей, дворовую часть дома – исключительно квартиры. Одним из местных жителей был сын хозяйки – врач Владимир Давыдов.
К 1925 году, когда «буржуев» уплотнили, здесь проживало уже 494 гражданина. Часть площадей заняло общежитие «Сельскосоюза».
Девяносто лет в одной квартире
Одна еврейская семья бежала в 1920 от резни во время советско-польской войны (события, описанные Бабелем). Беженец Мирон Шпеер с четырьмя детьми решил на одну ночь остановиться в квартире № 1. Остался в результате – на десятилетия. Внук Шпеера, математик-программист Мирон Дайчик, выехал этих комнат в 2009 году, когда дом был расселен.
«Одно время, когда мне было лет 5, под лестницей черного хода жила семья айсоров. Там было выгороженное маленькое пространство. Их было человек 15. Мы дружили, так как они были вполне гостеприимными. Одна комната в нашей квартире принадлежала КГБ – ведомственная площадь была. Тут жила заведующая клубом КГБ Зоя Владимировна Прудкина. Она меня в юности спасла от смерти. У меня было двустороннее воспаление легких, а пенициллина в свободной продаже не было. И тогда по блату достала мне из Канады пенициллин».
Айсоры – это одно из названий ассирийцев.
Андеграунд в коммуналке
В 70-х и 80-х здесь собирались представители богемы, запечатленные на стенных росписях художником Ильей Клейнером. Мирон Дайчик рассказывает:
«Я пошел выгуливать собаку, и вдруг из подворотни выходит совершенно пьяный человек, с которым мы тут же подружились и все продолжили. Я его пригласил домой, естественно. Моя сестра произвела на него впечатление. Потом он вернулся, женился на ней и поселился у нас. И решил нас всех изобразить».
Хозяин квартиры
«изображен в какой-то средневековой одежде, в беретике, на одном колене. В руках он держал бутылку, а из бутылки струился дым, принимавший женские формы. В углу были изображены кот Бегемот и писающий мальчик».
В соседней комнате с самых первых лет XX века сохранилась превосходная лепнина эпохи модерна, созданная по заказу некоего дореволюционного жильца. Это была частная инициатива: у соседей ничего подобного нет:
А по соседству – росписи конца столетия. Необычная квартира, правда?
Коммунальный дух тут сохранялся вплоть до начала XXI века, когда дом посетили защитники старины из Архнадзора (2008 год).
Махалля
Судьба старого здания, созданного по заказу карточного шулера, была в то время неопределенной: по материалам «Москомнаследия», дом был заявлен на госохрану, а по материалам сайта «Снос домов» – назначен к сносу.
В итоге памятник не тронули. Лишь старых жильцов расселили. Так завершилась история девяностолетнего семейного очага.
Когда окончилась эпоха коммуналок, началась эпоха общежитий гастарбайтеров. В дом въехали киргизы. Каждую квартиру они стали называть словом «махалля» – самоуправляющийся городской квартал в исламском мире.
Теперь здесь рестораны и кафе, а наверху – гостиничные номера и общежития студентов.
Судьба росписей Ильи Клейнера мне неясна (не думаю, что они сохранились). Модерновые лепнины, вероятно, уцелели, так как упоминаются в актах ГИКЭ.
«Воды! Семёна!»
Многие магазины, торговавшие здесь в предыдущие десятилетия, стали местной достопримечательностью. В правом крыле, ближе к «дому со львом», до недавнего времени был популярный магазин «Семена», из-за которого соседей донимали полчища мышей. Весною тут стояла очередь длиной в квартал. Старый, учившийся еще у Маяковского, поэт-футурист Семен Кирсанов из дома № 17, писал стихи про эту вывеску:
«Формально шрифт гласит – мол, «ВОды», «СеменА».
На деле он вопит – водЫ, СемЕна!».
Ближе к центру дома еще до войны был букинистический магазин, его можно видеть и на фотографиях 80-х. Под новой вывеской «Антикваръ» он продержался до 2010-х.
«Русский чай»
А в левом крыле дома с 1964 года работал «Русский чай» с гигантским самоваром в уголке и гирляндой баранок. В кафе было всего лишь восемь столиков, и все-таки оно сделалось «культовым» в кругах московской интеллигенции. Среди завсегдатаев чайной был писатель-скандалист Эдуард Лимонов, на тот момент – модный московский портной-цеховик Эдик Савин, подпольно шивший джинсы для «светил». В штанах, пошитых Эдичкой Лимоновым, ходили Булат Окуджава и Эрнст Неизвестный.
Своеобразной знаменитостью стал даже гардеробщик Сергей, который жонглировал номерами. У этого Сережи росла черная бородища невероятной величины, потому виртуоза-гардеробщика прозвали Бородой, а ресторан получил прозвище «у Бороды».
«Русский чай» считался филиалом ночного клуба «Сатурн», и там был общий туалет. Потому в некоторых кругах появился эвфемизм – вместо «пошел в уборную» можно было сказать, «идет в Сатурн».
«Великолепный „Русский чай” на Кирова. Там было изумительное жаркое в горшочках, нигде больше ни за какие деньги ничего даже отдаленно подобного не едал. Кроме этого большой выбор разных пирогов, пирожков, кулебяк и т. и. Чай в чайниках. В общем, добротная русская кухня. При этом все очень чисто, культурно, белоснежные скатерти, вежливые официанты (что редкость тогда)».
Советский ночной клуб
Рассказывали, как в глухую полночь к Михаилу Светлову подошли интуристы. Диалог был таким:
– Где здесь ближайший ночной бар?
– Наверное, в Хельсинки!
Но это – Ленинграде. В красной Москве существовали ночные рестораны, даже два! Один – во Внукове, а другой – в доме на Мясницкой. Окна в «Сатурне» были плотно занавешены. Плата за вход – сто рублей (несколько меньше средней месячной получки). Собирались в «Сатурне» люди двух категорий – популярные артисты и теневики с авторитетами криминального мира. Здесь – в промежутках между отсидками – пел шансон Михаил Звездинский, слушать которого приходили «знаменитый» Япончик, Монгол («дедушка рэкета»), а еще… дочь генерального секретаря Галина Брежнева. Пишут, что Брежнева очень любила блатные песни Звездинского.
В статье о доме XIX века не хочется писать о Монголах с Япончиками, но ведь и это тоже история.
© Дмитрий Линдер. Перепечатка текстов с linder.moscow без разрешения автора не допускается.