Мясницкая, 3, 1895-97, арх. В. Г. Сретенский (с историей более ранних зданий)
«Старожилы московские еще запомнят железные ворота сей Тайной, обращенные к Лубянке; караул стоял во внутренности двора. Страшно было, говорят, ходить мимо».
Так писал автор путеводителя в самом начале XIX века. На тот момент страшная организация уже закрылась, так что слова «еще запомнят» выглядят языковой небрежностью… или блестящим пророчеством!
Подвал, где мучили людей, был под зеленым газоном с дорожкой, по которой москвичи сейчас бегут к метро «Лубянка». Справа – современное здание Госбезопасности, южный край которого тоже занимает место Тайной канцелярии. Карательные органы и в XVIII столетии, и в XX были на одной и той же площади… Нет, красные вожди это устроили не специально! Просто так кости легли.
В северной части двора Тайной канцелярии сверкает трехэтажный дом в задорном русском стиле, с ширинками, кокошниками, гирьками, поребриками и колонками. Здание Московской консистории, Мясницкая, 3, выстроил в 1895-97 годах зодчий Василий Сретенский (отметим, Сретенкой в далеком прошлом называли все ту же Лубянку). Здесь разбирались дела об адюльтерах и разводах. Чтобы расторгнуть брак, необходимо было доказать измену, дело это тонкое и трудное. Надо ли прибавлять, что в консистории царила взятка?
В последние же годы этот дом-праздник занимало Главное управление ГИБДД.
Патриарх Константинопольский
Перенесемся от ничтожных дел к масштабным, из XXI века – в XVI. Легенда гласит: эта земля принадлежала Годуновым. Легенда, вероятно, лжет, но без Бориса все-таки не обошлось.
Русские намекали иерархам занятого мусульманами Востока, что и в Москве должен быть патриарх. Однако греки сделали вид, что не слышат. Тем временем в город приехал «за милостыней» патриарх Константинопольский Иеремия II. Он поселился здесь, на Рязанском подворье (1588 год).
Пользуясь случаем, правительство Бориса Годунова сделало любезное предложение, а когда Иеремия отказался, грека посадили под арест. И тот сказал:
«Если же они (русские) захотят, то я сам останусь здесь патриархом».
Русские с удовольствием согласились… а потом выдвинули условия, на которые Иеремия пойти не мог. Но он был уже пойман на слове, так как признал необходимость патриаршества в России. И ему пришлось поставить патриархом митрополита Московского Иова (1589 год).
Стефан Яворский
Рязанское подворье, где упрашивали гостя из Константинополя, стояло здесь. Уже в XVII столетии тут выстроили каменную церковь Святой Троицы с палатами, в которых останавливался архиепископ, а потом митрополит Рязанский (дальше по улице были подворья Вятского, Псковского и Коломенского архиереев).
В 1677 году в Рязанском подворье учредили временный военный госпиталь – едва ли не первый в Москве.
В 1700 году кафедру (по желанию Петра и против своей воли) получил игумен Стефан Яворский – один из образованнейших людей в Русском царстве. Чтоб получить образование, ему пришлось ездить в Европу на учебу и притворяться там католиком. Послушав проповедь Стефана, Петр велел посвятить его в архиереи, и киевлянин переехал из Малороссийского подворья в Рязанское.
Он проживет тут 22 года, вплоть до своей смерти (1722). Архиепископ здесь работал над своими сочинениями, смывавшими с Петра клеймо «антихриста». В подворье часто приезжал друг Стефана – святитель Димитрий Ростовский.
Уже в 1701 году Стефан Яворский избран был местоблюстителем престола умершего патриарха Адриана – то есть главой Русской Церкви, но уже без патриаршего титула.
В принципе, митрополит сочувствовал реформам, хотя постоянное вмешательство царя в церковные вопросы сделало отношения обоих деятелей прохладными.
В конце концов царь отменил патриаршество, создал Синод и поставил Стефана Яворского его президентом, а тот в знак протеста не стал посещать заседания.
Вышло так, что Рязанское подворье было связано и с появлением Московского патриархата, и с его уничтожением (до 1917 года).
Тайные дела
В конце правления Петра подворье передали Тайной канцелярии, присоединив к нему старинный двор окольничего Петра Потемкина – московский дипломат XVII века побывал чуть ли не при всех дворах Европы, и его портрет висит в музее Прадо.
Несколько лет спустя московский филиал Тайной канцелярии перевели в Преображенское, подворье же стало дворцом изгнанного из Грузии царя Вахтанга VI – вот как недалеко бывает от застенка до чертогов.
Что находилось тут в середине XVIII века, мне выяснить не удалось, но с началом следствия по делу Емельяна Пугачева (1774 год) «тайное» учреждение вернули на старое место. Оно уже сменило вывеску и называлось Тайной экспедицией сената. Начальник Экспедиции Степан Шешковский выехал из Петербурга в Москву и десять дней допрашивал бунтовщика «от его мерзкого рождения» – правда, не на Рязанском подворье, а в самом охраняемом месте Москвы: на Монетном дворе. Однако не исключено, что Пугачев побывал и тут.
Со стороны Мясницкой подворье защищала солидная стена, а на Лубянскую площадь выходило две двухэтажных палаты, между которыми стояли страшные железные ворота. В глубине двора располагались трехэтажные архиерейские палаты с каменными мешками и заброшенная церковь Святой Троицы (сломана в 1783 году). Такую картину дают планы середины XVIII века, а стена попала на одну из ведут Федора Алексеева (1800-1802, в левой части полотна).
Тайная экспедиция сената здесь работала с 1774 по 1801 год.
В 1792 году в палатах допросили величайшего книгоиздателя в истории России – Николая Новикова, арестованного без вины (он проведет четыре года в Шлиссельбургской крепости).
Дела заплечные
Методы дознания была нехитры: дыба и кнут. Особенно упорных начинали хлестать «вениками»… подожженными! И все же люди были крепкие, умели терпеть боль, и этого добра хватало не всегда. Прошедший дыбу и огонь вор-рецидивист сказал, что лишь один вид пытки для него совсем невыносим: когда раскаленные угольки кладут на уши.
Существовали и более изощренные способы вытянуть подноготную. Василия Головина из Головинского особняка
«гладили по спине горячим утюгом, кололи под ногти раскаленными иголками».
Это относится к 1730-м, но такие ужасы творились и в 20-х, когда Тайная канцелярия была в палатах на Мясницкой.
«Органы» XVIII века – это две дюжины чиновников, скрипевших перьями в двух филиалах: тут и в Петербурге, пара палачей и команда солдат. Кажется, это немного? Но закон был суров, «слово и дело» проорать мог каждый, и потому сотни, если не тысячи душ прошли через Мясницкую.
Екатерина и пытки
Нравы смягчались. Как пишет в «Наказе» Екатерина II,
«Не должно мучить обвиняемого по той причине, что не надлежит невинного мучить, и что по законам тот не виновен, чье преступление не доказано».
Короче говоря, допрос с пристрастием не просто не гуманен, но и нарушает презумпцию невиновности.
Императрица осуждала пытки многократно, но… не запретила их. Она желала создать имидж просвещенной государыни, однако не желала избавляться от великолепного ресурса управления – страха.
Что удивительно, оба желания сбылись! Екатерина прослыла уничтожительницей пыток, а возглавлявший сыск Шешковский – лютейшим кнутобойцем-палачом.
Какие ж у зверей пошли на это толки? –
Что Лев бы и хорош, да все злодеи волки.
Когда Шешковский, по преданию, в глухую ночь заехал к своему приятелю-купцу, шутка-де стоила трех жизней: купец умер от страха, а купчиха раньше срока родила и тоже умерла вместе с младенцем.
Похоже, в Тайной экспедиции больше пугали, чем пытали. Не было даже штатных палачей. И все же документы сообщают о нескольких случаях пыток (например, применительно к Пугачеву).
Все это дало пищу мрачным легендам.
Подвал имени Гиляровского
Архиерейские палаты на месте современного газона просуществовали до начала XX века. Обитали здесь чиновники. Со старожилами общался один знакомый Гиляровского, оставивший записку, приведенную в «Москве и москвичах».
«Квартира была в нижнем этаже старинного трехэтажного дома, в низеньких сводчатых комнатах… Своды и стены были толщины невероятной. Из потолка и стен в столовой торчали какие-то толстые железные ржавые крючья и огромные железные кольца.
– Что это за странное здание? – спросил я у чиновника.
– Довольно любопытное… сто лет назад… Шешковский… производил здесь пытки арестованных. Вот эти крючья над нами – дыбы… А вот этот шкафчик… каменный мешок. Железная дверь с него снята и заменена деревянной уже нами, и теперь, как видите, в нем мирно стоит домашняя наливка… сюда помещали стоймя преступников; видите, только аршин в глубину, полтора в ширину и два с небольшим аршина в вышину. А под нами… подвалы с тюрьмами… где пытали, где и сейчас еще кольца целы, к которым приковывали приведенных преступников».
Все это производит впечатление. Неясно только, зачем так много пыточных застенков (одного вполне достаточно), верно ли старожил понял смысл колец с крючьями и причем тут Шешковский? Он, в основном, работал в Петербурге. В Москве заправлял его помощник Алексей Чередин.
«Я уже сорок лет живу здесь и застал еще людей, помнивших и Шешковского, и его помощников – Чередина, Агапыча и других, знавших даже самого Ваньку Каина».
Про Ваньку – это вряд ли. Допустим, старожил тут занимал квартиру с 1845 года, Ваньку Каина отправили на каторгу в 1755, встретить живого свидетеля малореально.
«Помнил лучше других и рассказывал мне ужасы живший здесь в те времена еще подростком сын старшего сторожа того времени, потом наш чиновник. При нем уж пытки были реже. А как только воцарился Павел I, он приказал освободить из этих тюрем тайной экспедиции всех, кто был заключен Екатериной II и ее предшественниками. Когда их выводили на двор, они и на людей не были похожи: кто кричит, кто неистовствует, кто падает замертво… На дворе с них снимали цепи и развозили кого куда, больше в сумасшедший дом…»
На самом деле Тайная экспедиция была местом следствия, а не заключения, по многу лет здесь никого не держали. «Предшественник» Екатерины Петр III вообще упразднил политический сыск (и потерял корону).
Потом, уже при Александре I, сломали дыбу, станки пыточные, чистили тюрьмы.
А это – кажется правдоподобным! Пытки были окончательно запрещены одним из первых указов Александра I (1801 год).
Чередин еще распоряжался всем… Он рассказывал, как Пугачева при нем пытали, – это еще мой отец помнил… И Салтычиху он видел здесь, в этой самой комнате, где мы теперь сидим…
Тайную экспедицию перевели на Мясницкую уже после дела Салтычихи, а с Пугачевым, как мы помним, разговаривали на Монетном дворе.
Лет через 20 после разговора, на заре XX столетия, старинные архиерейские палаты пошли на слом, разрыли подвалы и каменные мешки. В одном из них, за дубовой, железом окованной дверью, нашли скелет в цепях. Владимир Гиляровский сам спускался в этот каменный мешок. Правда, скелета уже не было.
Позднейшая история
В 1801 году этот участок передали Приказу общественного призрения: тут разместились инвалиды и душевнобольные. В подвале были склады. Часть помещений, как уже говорилось, на несколько десятков лет стали чиновничьими квартирами. А в 1812 году здесь остановился какой-то наполеоновский генерал.
На территории Рязанского подворья вновь задавали тон церковные организации. В 1819-26 годах тут находилось московское отделение Библейского общества, с книжной лавкой. Здесь бывал Александр Тургенев – директор департамента духовных дел и друг Пушкина, в 1837 году сопроводит тело поэта в Святогорский монастырь.
После 1826 года место Библейского общества заняла Синодальная типография (основное здание – на Никольской), а в 1833 году – Московская духовная консистория. Она останется тут до 1917 года.
Если поверить Гиляровскому, в учреждении мздоимец сидел на мздоимце и мздоимцем погонял.
Попал черт в невод и в испуге вскрикивал:
– Не в консистории ли я?!
Проявим осторожный скепсис: это же был Гиляровский! И что другое могли напечатать о духовной консистории в 1926 или 1935 году?
Консистория располагалась в двухэтажном «казарменного типа» флигеле, рядом с которым находился большой сад. В 1895-97 годах этот флигель заменили сохранившимся до наших дней нарядным домом в русском стиле. Столь же нарядные ворота и ограда остались лишь на старой фотографии:
Часть консисторского дома сдавали в аренду. Где-то здесь был хрустальный магазин Нечаева-Мальцева, на деньги которого возведен Пушкинский музей, и книжные лавки с духовной литературой.
В первые годы XX века разломали главные палаты с подвалами, где Гиляровский видел каменные мешки. На их месте тут же выстроили трехэтажный дом в стиле «рациональный» модерн. Он хорошо виден на фотокадре 1945 года, с Парадом победы:
В 60-х этот дом был в свою очередь снесен, теперь тут газон и дорожка.
Еще ближе к Лубянской площади – примерно там, где теперь серая будка со шлагбаумом, спуск в метро и правый край здания госбезопасности – стояли два каменных флигеля. Они показаны уже на Горихвостовском плане (1768 год), который был основан на топографических съемках 1730-х и 40-х, однако могут быть еще древнее.
Контуры тех же зданий читаются на многих картах XIX века. А вот картина середины XIX столетия!
Палаты перестраивались, но, возможно, просуществовали вплоть до революции. Вот как выглядели два флигеля в 1901 году:
По словам Гиляровского, правый домик на углу с Мясницкой занимали меблированные комнаты «Мясницкие», где останавливались комиссионеры с образцами товаров. Левее (вероятно, в трехэтажном здании) находился трактир «Углич», где любили попить чай извозчики. Тем временем их лошади на площади пожевывали сено. На верхнем же этаже расположились меблированные комнаты «Лубянские».
Те же здания на фотоснимке 1919 года:
Другая фотография, подписанная тем же годом, показывает, что здесь уже все снесено:
Что же произошло с двумя флигелями в 1919 году?
Как пишет Гиляровский, в 1923-24 годах примерно в этом месте выстроили новые дома с магазинами: одно из первых зданий времен нэпа. Вот они:
К 1937 году оба дома исчезают с планов. На месте левого выросла часть здания госбезопасности на Лубянке, возведенная в 1944-47 годах силами немцев-военнопленных.
Вместо Академии
Теперь мы завершим рассказ о консисторском доме, сохранившемся до наших дней! Мало кто знает, что тут было главное научное учреждение страны.
С 1918 года таковым считался Научно-технический отдел ВСНХ, пока в 1925 году его функции не передали Академии наук. В этом учреждении работали академики Владимир Ипатьев (химик), Петр Лазарев (биофизик) и Алексей Бах (биохимик).
Судьбы их складывались по-разному.
Когда Ипатьев стал сотрудничать с большевиками, от него отрекся один сын (во время заграничной встречи – отказался пожать руку). Когда же академик, опасаясь за свою жизнь и свободу, убежал на запад, от него отрекся другой сын, в СССР.
Лазарев (из дома с атлантами) остался в Советском Союзе и пострадал из-за √-1. Ученый указал во время лекции, что Энгельс допустил ошибку в вопросе о √-1. После чего Петр Петрович сел в тюрьму, потом уехал в ссылку, жена его повесилась, а институт был разгромлен.
Алексей Бах держал нос по ветру и предложил, чтобы товарища Сталина избрали почетным членом Академии наук.
Угрозыск и Гохран
В истории Консисторского дома не было малозначимых хозяев. В 1931 году на третьем этаже прописалось Главное управление милиции и уголовного розыска, а в середине XX века здание заняло учреждение без вывески – Гохран.
Лев Колодный гордился, что первым среди журналистов проник в это учреждение. Начальник Гохрана
вынул из сейфа пистолет и, шутки ради, направил ствол в меня.
Потом он провел журналиста в подземное хранилище в Филях и показал Колодному «Орлов», «Шах» и другие знаменитые сокровища – до того, как в 1967 году они стали доступны для обозрения в кремлевском «Алмазном фонде».
© Дмитрий Линдер. Перепечатка текстов с linder.moscow без разрешения автора не допускается.