Неглинная, 8/10, 1888-89, арх. А. С. Каминский. Доходный дом Московского купеческого общества
Роскошный трехэтажный дом с тремя большими лоджиями смотрит на три улицы — Неглинную, Пушечную и Кузнецкий Мост. Когда этот красавец рухнул, Москва долго не могла забыть трагедию. Так кончилась карьера одного из самых ярких русских архитекторов.
Впрочем, тут было много других замечательных людей и происшествий.
Богоугодные дела
Когда Неглинку спрятали в трубу, тут вырос дом купца Андрея Беккерса (1822), с проездной аркой и балконом. Наверху были квартиры, внизу — двери магазинов. Ампирная постройка выглядела довольно скромно.
Вкусы менялись. В середине века появились эклектические украшения, а в 1861 году — атланты. В этот момент архитектор Никольский надстроил третий этаж для нового владельца — почетного гражданина Семена Лепешкина. Скоро доходный дом на бойком месте купил коммерсант Попов, который после опиумных войн арендовал в Китае чайные плантации.
В 1872 году Константин Абрамович скончался, передав дела племяннику, Константину Семеновичу — тот на соседнем участке возведет пассаж Попова с первой телефонной станцией.
Дом на Неглинной не достался младшему Попову. Этот участок был завещан на богоугодные дела Московскому купеческому обществу. Купцы решили все снести и создать заново (1887 год), поручив дело штатному архитектору общества — Александру Каминскому.
Но прежде чем сказать о катастрофе, расскажем о Достоевском!
Федор Михайлович у стоматолога
6 июня 1880 года был открыт памятник Пушкину. Через два дня в колонном зале Благородного собрания Достоевский произнес Пушкинскую речь, которая стала событием в истории нашей словесности.
События могло и не случиться: трудно выдать шедевр, когда мучает зуб! 3 июня Федор Михайлович спросил у Каткова, кто лучший дантист в Москве, и получил ответ: «Адельгейм на Кузнецком Мосту», то есть в северном торце дома Купеческого общества. Вскоре Достоевский написал жене:
«Пружинка моя совсем уж сломалась и держалась на ниточке. Съездил к Адельгейму, и тот вставил мне новую за 5 руб».
Врач Людвиг Адельгейм был отцом драматических актеров Роберта и Рафаила Адельгеймов, которые в начале XX века создали оригинальную систему подготовки артистов. Однако в СССР не хотели знать ничего, кроме системы Станиславского, и наработки Адельгеймов безвозвратно утрачены.
В том же торце былого здания, где принимал дантист, работал магазин Дациаро с гравюрами и литографиями (перебазируется в дом Третьяковых), кондитерская Трамбле… а еще — полусекретный ресторан Rocher de Cancale.
Знатные дамы бегают на свидания
Допустим, вы — светская дама XIX века и влюблены, но не в мужа… что делать? Нет, в этой главке не будет ничего пикантного! Речь пойдет о целомудренном свидании с долгими взглядами, не очень долгой романтической беседой… даже это сложно было организовать. Даже для этого приходилось придумывать ухищрения!
Рецепт добропорядочной матроны был таков — отправиться в Гагаринский пассаж (это Кузнецкий Мост, 19) за безделушками. Карета с кучером, скучающим на козлах, останавливается во дворике и ждет, а дама через главный вестибюль проникает в «Магазин русских изделий», оттуда через галерею переходит в «Русский базар» в западном флигеле и… кучер физически не может видеть со двора, как барыня из флигеля выходит на Кузнецкий Мост.
Потом надо спускаться 300 метров по брусчатке, подметая подолом навоз… впрочем, все это — современный миф! Никаких гор навоза не существовало на московских улицах, да еще в центре: дворники быстро все сметали. Итак, пройдя по почти чистой мостовой полторы сотни сажен, до угла с Неглинной, красавица прошмыгивала в тамбур и, будто Илья Муромец, оказывалась на распутье. Налево пойдешь — в «Трамбле» попадешь, направо пойдешь — в «Дациаро» попадешь… весьма и весьма респектабельные магазины. Они страхуют от нечаянной уличной встречи («Куда путь держите, подруга?» «Поглядеть эстампы!» или «Выпить шоколаду!»).
Прямо — вела невзрачненькая дверца с матовым стеклом и лестница наверх. Там находился ресторан Rocher de Cancale, что в переводе значило «Устричная скала». С отдельными номерами. Дама, наконец, могла расслабиться и выпить лимонаду под жгучим взглядом воздыхателя, послушать любовные речи… «Серьезный» адюльтер, я полагаю, был немыслим (кто бы потом даму одевал?). И время поджимало — скоро возвращаться тою же дорогою в Гагаринский пассаж. Зато все комильфо: не только муж не сможет ничего почуять, но и слуги.
Пишу и думаю: вроде бы, бегать тайком в Rocher de Cancale — дело неблаговидное… но что-то героическое в этом было!
Трагедия
Все, о чем мы писали, относилось к старому, исчезнувшему зданию. В 1888 году на месте «Устричной скалы» начали воздвигать современный дом. Строители дико спешили, и в октябре…
«Сегодня на Кузнецком в присутствии сестры обвалилась высокая кирпичная стена, упала через улицу и подавила много людей».
Это из письма Чехова Плещееву. А вот что писал Гиляровский:
«На московских улицах раздается плач голодных семей, лишившихся работников-кормильцев, погибших ради жадности „благочестивых волков“… Купеческое общество старалось всеми силами, средствами как бы поскорее выстроить и собрать плату с арендаторов… Дом рухнул… Кто накормит сотни голодных ртов, оставшихся после погибших и погибающих? Кто?»
Простим «сотни голодных ртов» королю репортеров: на деле погибло 11 человек. Семьи строителей колотились по хозяйству у себя в деревнях, блуждать по улицам Москвы и плакать было для них затруднительно.
Что ж вызвало одну из самых громких техногенных катастроф в Москве XIX века? Купеческая жадность? Или ротозейство архитектора?
Встать, суд идет!
Проект Каминского был рассчитан на два года, но купеческое общество решило, что и за год сойдет, стало давить на архитектора… и старичок капитулировал. А еще заказчик принял кирпичи, ранее забракованные зодчим.
Махнув рукой, Александр Каминский свалил надзор за стройкою на своего помощника Попова, а тот все передал в руки безграмотных десятников, которые трудились на авось. Строительный сезон кончался осенью, октябрь уж наступил… В дикой спешке забыли сделать дымоходы и начали их пробивать в уже возведенной галерее… вдруг обрушилась стена в три этажа «на протяжении 16 аршин».
Вряд ли виною — пресловутая предпринимательская жадность: когда толстосумы строили для себя любимых, здания почему-то не падали. Здесь было с точностью до наоборот — купец хлопочет для купеческого общества («все вокруг колхозное, все вокруг мое») и проявляет безалаберность. Впрочем, не это главное!
Любое крупное строительство в условиях XIX века велось под руководством архитектора, который регулярно ездит на объект и контролирует работы. Если автор проекта не смог взять на себя эту задачу, то во главе дела становился другой зодчий. Ответственность за человеческие жертвы нес архитектор-строитель: когда с крыши фабрики Трындиных упал кровельщик (1884 год), Августа Вебера сразу отдали под суд и заставили доказать свою невиновность.
Каминский мог и должен был проявить жесткость перед лицом разгильдяя-заказчика, однако самоустранился, так что судили Александра Степановича за дело. Защищал архитектора великий адвокат Федор Плевако. Приговор оказался мягким: несколько недель ареста и церковное покаяние.
Этого было достаточно, чтобы поставить крест на карьере талантливейшего зодчего эпохи эклектики. Теперь Каминский получал заказы только от братьев жены — Третьяковых.
Новый дом
Проект Каминского был завершен в 1889 (по другим данным, в 1892) году. Главный фасад этого представительного здания украшен тремя двухэтажными лоджиями с ионическими колоннами. Центральная часть дома, вопреки канонам классицизма, никак не выделена, и это зрительно не стягивает, а расширяет здание, как бы выражая подчиненность фасада уличной трассе.
Фасад несильно изменился. В 1907 году Владимир Шервуд перестраивал левый угол, немного изменив декор в духе модерна. Со стороны Кузнецкого Моста здание украсил женский маскарон (в начале XX века он был не один).
Фаберже и другие
Шервуд исполнял заказ фирмы «Фаберже», московский филиал которой занял место «Дациаро». Фабрика Фаберже в Москве работала недалеко — в Большом Кисельном переулке. А тут, на Неглинной, находились магазин, мастерская, контора. Наверху была семикомнатная квартира одного из хозяев, внизу — святая святых: «бронированные подвалы» с сейфами. После революции чекисты изъяли тут 2400 драгоценных предметов и сделали опись, однако самое интересное сотрудники успели спрятать (таково происхождение клада на Солянке).
Бок о бок с Фаберже, чуть ближе к пассажу Попова, вели торговлю конкуренты — Лорие, специалисты по художественному серебру. Фабрика Лорие работала в Звонарском переулке.
Похоже, конкурентам было выгодно торговать рядом: в одном доме с Фаберже и Лорие открылся еще магазин ювелира с экзотической фамилией Усталло. Четвертым заведением владели — неожиданно! — ювелиры с простой русской фамилией Овчинниковы.
Обилие иностранных вывесок давало пищу острословию:
Брабец, Яни и Трамбле,
Фаберже, Сиу, Ралле,
Борман, Циндель и Гужон,
Бартельс, Оливье, Омон,
Дациаро и Аванцо,
— Немцы, греки, итальянцы,
И французы, и британцы,
— Юлий Циммерман, Депре,
Мерилиз и Поль Буре,
Марк, Вогау и фон Мекк,
Вольф, и Фишер, и Дюбек.
Ох, кружится голова,
Это — матушка Москва!
Дело дантиста Адельгейма продолжал зубной врач Федор Пашкевич. Если вы в состоянии снять кабинет на Кузнецком Мосту, значит, дела у вас идут прекрасно. Посмотрим, как этот кабинет выглядел!
Рядом была лаборатория и мастерская по изготовлению искусственных зубов:
Сын фабриканта Шмита
Традицию иностранных фамилий на Кузнецком Мосту и Неглинной продолжает вывеска под императорским орлом «П. А. Шмит».
Павел Александрович был поставщиком двора, а в магазине продавалась вся та роскошь, которую производила мебельная фабрика на Пресне. Когда Шмит умер, его молодой наследник Николай стал фабрикантом-революционером и в 1905 году сколотил и возглавил отряд боевиков из собственных рабочих.
Штаны в обмен на объявление
В 1870-х Абрам Липскеров работал судебным репортером и стенографистом, записывал знаменитые речи адвоката Плевако. В 1883 Абрам Яковлевич завел собственную газетенку «Новости дня». Сотрудники редакции «голодали да работали» — была, была какая-то харизма у безумного газетчика! Липскеров сам отчаянно нуждался, покупал в кредит бумагу и кормил всех своих обещаниями:
— Вот пойдет газета — тогда друге дело! Всех сотрудников обеспечу, ничего не пожалею. Разве я не отдаю теперь последнее?
Когда молодой Гиляровский пришел к Липскерову за сорокарублевым гонораром, тот вскричал:
— Нет ни копейки! Повесь меня вот на ламповый крюк и бей палкой…
—Абрам Яковлевич, да мне надо штаны и пальто купить!
—Ну вот, давно бы так и говорил!
И написал в магазин готового платья, чтобы Гиляровский получил одежду. Схема была такова: штаны сотруднику в обмен на рекламное объявление.
Дело спасли хорошая реклама, везение и талант авторов: в «Новостях дня» печатался молодой Чехов и Влас Дорошевич.
В 1890-х Липскеров разбогател и устроил контору с редакцией «Новостей дня» на Кузнецком Мосту, в доме Купеческого общества. Газета стала респектабельной, интеллигентной, хотя владелец временами выдавал такие перлы, как «одна ножница».
В руках у «медиамагната» оказалось несколько журналов: «Русский сатирический листок», «Семья», «Новости иностранной литературы» и «Циклист» (издание московских велосипедистов под девизом «Нет спорта — нет здоровья»). А еще — особняк на Красных воротах, ложа в театре, три десятка скаковых коней. Лошади чуть не довели богача до разорения…
Несмотря на этот блеск, «добрые» конкуренты никогда не забывали, с чего начиналась фортуна Липскерова, и другой издатель, Пастухов, увидав в «Новостях дня» полустраничную рекламу портновской фирмы, проворчал:
— Штанами плотють!
Статуя Сталина на месте «Фаберже»
В советские десятилетия тут продолжалась магазинная традиция. На месте Фаберже мы видим «Моссельпром»:
Кстати, в этот кадр попал один из первых в Москве светофоров, он тогда и появился. Угол Неглинной и Кузнецкого считался одним из самых оживленных мест Москвы.
Десять лет спустя, перед началом войны, в том же углу работали «Пионертовары». В торговом зале, где белела огромная статуя Сталина с девчушкой на руках, можно было купить барабаны, горны, красные знамена, «закрепки для пионерских галстуков» и тому подобное.
В 1952 году тот же угол занимал магазин «Киргизстан», где продавались киргизские лакомства. Зал к тому времени был перестроен в среднеазиатском стиле:
В Москве работала целая сеть магазинов союзных республик.
На фотографии 1979 года в том же углу мы видим «Фрукты», а в 1994 году на пленку попала гигантская уличная очередь в магазин джинсов Rifle. Да! И в середине 90-х в городе можно было увидеть очередь.
А магазины все менялись, и на рубеже веков бывший зал «Фаберже» занял трактир «Елки-палки». В 2010-х вывеска в том заколдованном углу опять сменилась, так что в наши дни в пустых витринах — только объявления, завлекающие арендаторов.
Музыкальные традиции
Если в углу с Кузнецким «все течет», то в угол с Пушечной вгрызся незыблемый, как скала, магазин музтоваров «Рондо». Отрадное постоянство! Старые москвичи вспоминают, как в этом зале им покупали первую скрипку с футляром, смычком и канифолью… Уже на фотографии конца 30-х на вывеске можно прочесть «гармонии, баяны». Внутри:
Музыкальная традиция стара, еще дореволюционный снимок позволяет прочитать в этом месте: «Ноты».
Левее, ближе к центру здания, в позднесоветские времена располагались шашлычная и любимое москвичами кафе «Полевой стан», где подавали жареные пирожки с мясом. Завсегдатаи переиначили эту вывеску так: «Половой стон».
Юрий Визбор
Верх дома был жилым до расселения в конце 1960-х. На третьем этаже, в квартире 9, в 50-х и 60-х жил известный советский поэт, один из создателей жанра авторской песни Юрий Визбор. Его супруга Ада Якушева тоже была поэтессой и певицей. Здесь они растили дочь.
© Дмитрий Линдер. Перепечатка текстов с linder.moscow без разрешения автора не допускается.